Дорогой друг!
На страницах книги, которую ты держишь в руках, ты найдешь много интересных историй о своих ровесниках — мальчиках и девочках, которые жили в России почти сто лет назад. Ты удивишься, когда увидишь, как много у вас общего! Ты сможешь узнать, как вера в Бога, любовь и доброта спасали твоих ровесников в тяжелых испытаниях и опасных приключениях.
Познакомься с «Незабудкой», и пусть она станет твоим другом. С этой книгой тебе не придется скучать!
КАМЕННОЕ СЕРДЦЕ
М.Ильина
III
В окно смотрела серая муть. Может быть, на улице, где больше простора, сумерки только начинались, и еще достаточно было света, но он скудно проникал в глубину двора-колодца, и в комнате расползлась мгла. В углу Валерика мгла опустилась так густо, что никто, заглянув в дверь, не заметил бы там маленькой, съежившейся в комочек, фигурки.
Он сидел и слушал. В квартире было совершенно тихо, шум извне сюда не доходил. Казалось, нечего и услышать, однако в этой тишине мальчик различал слабые звуки, ловил их с трепетом, ждал, точно счет им вел. Сдержанные вздохи боязливо вылетали из груди угрюмого соседа, вздрагивая и обрываясь. Они были так редки, что скорее походили на шелест крыльев пролетевшей мимо стрекозы, нежели на вздох человека. Но Валерик хорошо слышал, что это бедный дедушка вздыхает, лежа на своей койке.
Валерику становилось страшно и до боли жалко дедушку. Хотелось подойти, спросить, что с ним, приласкать и утешить, но он не решался.
— Ох, силы нету! Смерть бы скорей взяла! 0-х! — простонал вдруг старик.
Валерик вздрогнул и поднял голову, вытянулся весь, насторожился, потом вылез из своего угла и осторожно, чтобы как-нибудь не нашуметь, прокрался к кровати соседа. Наклонился, затаив дыхание, поглядел.
Старик лежал на боку, лицом к мальчику, и во мраке это лицо казалось серым.
— Дедушка, — прошептал он, — чего ты охаешь? Тебе худо?
— А ты думаешь, хорошо? — отозвался тот, дернув левым плечом, как будто чего-то испугался.
Или неприятно ему было?
Потом старик чуть-чуть приподнял голову от подушки и отвалился на спину:
— Помереть бы уж... один конец...
Сказал так сердито, как Валерик ни разу еще не слышал.
Но это не испугало мальчика и не заставило отойти.
— Дедушка, да ты перетерпи маленько! Может, озяб ты? Прикрыть, что ли?
— Не отогреешь!.. Затвердело сердце... кровь застыла... 0-х, и зачем только живу...
Валерик пригнулся ниже, обхватил его обеими рунами, припал лицом к груди: он готов был свое живое сердечко вложить в эту застывшую, измученную грудь.
— Дедушка, да ведь это Бог велел жить — затем и живешь! Ты погляди-ка, дедушка, все ведь живут!
Которые и старые есть, еще старей тебя, и худо которым, — а все-таки живут... Не от человека это, дедушка, а как Бог хочет, — лепетал он сквозь слезы. — Ты уж как-нибудь перетерпи... станет полегче... Ты не думай о том, что худо тебе, а лучше попытайся... Дедушка, миленький, ты, верно... Бога забыл...
Последние слова у Валерика вырвались помимо воли. Он сам их испугался и вдруг умолк, прижавшись к груди старика.
И почувствовал, как содрогнулась эта грудь с закаменевшим в ней сердцем. Из нее вырвался болезненный стон.
— Бога забыл! — глухо произнес старик.
Тяжело шевельнулся, приподнялся на локте и опять застыл.
— Бога забыл! — повторил он еще глуше.
Старик отстранил рукой Валерика, сел и стал тянуть с кровати ноги. Долго возился он с ними, как будто делал тяжелую работу. Стащил, наконец, одну, взяв ее обеими руками пониже колена, потом другую. Прошептал что-то и словно всхлипнул. Валерику показалось, что дедушка заплакал, но, должно быть, он ошибся.
— И Бог меня забыл! — выговорил старик, двигая по полу ногами, точно устанавливая их в надлежащем порядке...
Последние слова старик выговорил с таким усилием, как будто кто-нибудь стиснул ему горло и не давал передохнуть.
— Ты что ж это сел, дедушка? — растерянно спросил Валерик. — Спокойней тебе лежать.
Но старик и сидеть не остался. Он только передохнул немного и начал подниматься, ухватившись рукой за спинку кровати. Постоял минуты две, покачиваясь, и двинулся к двери, тяжело волоча ноги.
— Дедушка, куда ж ты? — встрепенулся Валерик. — Зачем пошел? Не ходи на улицу! Холодно, зазябнешь!.. Дедушка, больной ведь ты... дома уж посиди лучше!
Валерик ухватился за его рваную полу — так страшно было отпустить слабого старика из дому. Но тот, не оборачиваясь, вышел на кухню и взялся за ручку входной двери.
— Дедушка, миленький, птемнело уже, погляди! Куда же ты ночью... Не ходи, дедушка, завтра сходишь!.. На работу поздно теперь... Какая тебе надобность!.. Еще хуже тебе будет с холоду-то! — горячо убеждал Валерик.
И худенькая детская рука крепче забирала обдерганную полу, тянула к себе.
— Отвяжись! Чего пристал! Какое тебе дело! — пробурчал старик, не глядя на него.
Он оттолкнул ребенка костлявой рукой и вышел, дергая плечами.
— Дедушка, ты скорей хоть приходи! Как можно снорей!.. Далеко не забирайся!. ноги совсем застудишь... Дедушка, слышишь? А, дедушка! — чуть не плача, умолял Валерик, выскочив за ним за дверь.
Может быть, дедушка и слышал, но не ответил и скрылся в сгустившемся сумраке.
Ночь Валерик провел беспокойно, все думал, где дедушка и что с ним.
Утром мальчик проснулся раньше всех в квартире.
— Мама, а дедушка-то и не приходил, — сказал он тихо, едва мать открыла глаза.
— Какой дедушка?
— Да наш-то... в углу вон...
— А-а! Ну, что ж! Должно быть, задержался где... Придет! — равнодушно отозвалась мать.
Валерик посмотрел на нее вопросительно, приведенный в недоумение таким равнодушием.
— Как же на улице... ночью-то?.. Замерзнуть ведь можно, — проговорил он, ежась.
— Зачем на улице! У кого-нибудь переночевал.
Но мальчику не верилось, чтобы нашелся у дедушки добрый человек, готовый о нем позаботиться и приютить на ночь. Если бы такой был, он, конечно, не раз навестил бы его, не бросил бы так, без присмотра.
Наступивший день не принес Валерику успокоения, — он ждал, прислушивался, смотрел в окно. Надев пальтишко, мальчик уходил из квартиры и бродил по окрестным улицам в напрасных поисках, заглядывая под ворота, — дедушки нигде не было. Потом он опять торопился домой в надежде, не вернулся ли старик, бежал изо всех сил, входил, запыхавшись, и никого не находил. И снова тоскливо ждал. Каждый час тянулся за целые сутки — казалось, не будет конца этому дню.
Он томился так до сумерек. Когда на дворе потускнело и в комнате воцарился полумрак, старик, наконец, вернулся. Вошел, как всегда, вздрагивая коленями и волоча ноги. Дотащившись до своего угла, не снимая пальто, он опустился на кровать.
Валерик испуганно уставился на дедушку. Он потерял уже всякую надежду и теперь не мог поверить своим глазам, он точно к месту прирос.
А дедушка сидел и трясся всем телом. Валерик слышал, как он дрожит, слышал по неровному, прерывистому дыханию, по визгу трясущейся под ним кровати. Если бы у старика были во рту зубы, наверное, они бы стучали громко, как часто бывало с Валериком, когда он возвращался с улицы.
И вздрогнуло вдруг его живое сердечко: точно внезапно проснувшись, он бросился к больному старику.
— Дедушка, миленький, куда ж это ты пропал? Где был-то так долго? Замерз?! Худо тебе!.. Ногам, верно, тяжко?.. Дай, сниму я тебе башмаки!.. Одеяло накинуть тебе на плечи? Вон как колотишься! Проняло тебя холодом!.. Приляг уж лучше, пригрейся!..
И опять, как вчера, Валерик приткнулся к старику, обхватив его обеими руками.
Мальчику показалось, что он припал к обледеневшей каменной глыбе, такой дедушка был холодный, если бы не вздрагивало его озябшее старое тело, можно было подумать, что жизнь совсем оставила его.
Валерик запахивал на нем обдерганные, упрямо расходившиеся врозь, полы, усиленно тер ледяные руки и согревал их дыханием. Мальчик гладил старика по холодным морщинистым щекам, по голове, как маленького ребенка, и проявлял столько теплого участия, столько ласки, так убедительно упрашивал лечь, что дедушка склонился, наконец, на его просьбы.
Тяжело повернувшись, старик сделал усилие, пытаясь занести ногу на кровать, но она беспомощно дернулась и осталась на месте.
— Дай-ка я тебя подниму! — бросился к нему на помощь Валерик. — Уж ты не гнись, дедушка, не гнись! Уложу я тебя... вот так уложу!
Валерик взял его ногу обеими руками и стал осторожно поднимать. Он поднял одну ногу, потом другую, помог старику улечься, накрыл его рваным лоскутом, заменявшим дедушке одеяло, и бросился к себе в угол. Все, что нашел он там сколько-нибудь теплого — и пальтецо свое, и одеяло, и мамин теплый платок — положил он на больного. Оправил, подоткнул со всех сторон и побежал на кухню за кипятком.
Чаю не было, вчера мама последний высыпала, и сегодня утром пили вчерашний. Если найдет, где занять, так вечером принесет, а не найдет — будут до полуночи довольствоваться кипятком. Ничего, попьет и дедушка кипяточку, чтобы только согреться.
Валерик нашел в мамином сундучке несколько кусков сахару. Один наскоро расколол помельче и, налив кипятку из кружки на блюдечко, подошел к больному.
Однако не так легко оказалось напоить дедушку, 0н ни за что не хотел пить и вовсе не раскрывал рта. А, может быть, он последние силы потерял, ничего не видел и не слышал?
Все же в конце концов Валерик добился своего. Он поднес блюдечко так близко ко рту больного, что дедушке, наверное, стало горячо: губы дрогнули и разжались. Правда, Валерик пролил при этом несколько на подушку, но зато старик глотнул раз-другой.
Когда он выпил блюдечко, Валерик сунул ему в рот маленький осколочек сахару и поскорей налил еще блюдце. Теперь дедушка стал тянуть кипяток без всякого принуждения. Должно быть, ему понравилось: он выпил целых четыре кружки.
После последнего глотка тяжелые веки приподнялись, старик взглянул на своего маленького благодетеля. Глаза были слабые и воспаленные, совсем больные глаза, но в них стало меньше той жуткой мути, какую Валерик замечал раньше.
— Спасибо! Отошел маленько!
Старик сказал это тем же жалким надтреснутым голосом, каким говорил раньше, но Валерику послышалось в тоне что-то новое. Ему показалось, что сердитый дедушка сегодня почему-то не так уж на него сердится.
В комнате стало совсем темно. Валерик зажег лампочку и, наконец, успокоился: с дедушкой, думал мальчик, все обстоит благополучно, и завтра он будет здоров.
Должно быть, старик заснул: лежал совсем тихо, с закрытыми глазами, и дышал спокойно. Дрожать он перестал, лицо его теперь уже не было синее, дряблая морщинистая кожа как будто чуть-чуть зарумянилась.
— Это от горячего, — радовался, глядя на него, мальчик. — Жаром его проняло!.. За ночь отоспится!
|
|
