«ФОНАРЬ МАЛЕНЬКОГО ЮНГИ»

(НАВРАТИЛ Ян)

В театр ребята пошли прямо из сарая. При входе от билетов оторвали контрольную полоску, у Марека — голубую, у мальчиков — белую. Из-за своего голубого билета Марек должен был идти через весь зал между рядами кресел. Чтобы он побыстрее нашел свое место, доброжелательный Лойзо подставил ему подножку: половину зала Марек летел и едва не шлепнулся. Хорошо, народу было немного, стыдиться некого. Цтирада тоже пока не было. В первом ряду Марек сидел один, словно в поле куст. Он оглядывался, поджидая Цтирада, но глаза невольно искали ребят, с которыми он пришел. Ребята толкались и хохотали. Лойзо огрел шапкой Лацо Голчека, а когда младший брат заступился, тому тоже, досталось. Подошла контролерша и сказала, что, если они не утихомирятся, их сейчас выведут из зала.

Рядом с Мареком заняли свои места сестры Галовы с матерью. Он их иногда видел в школьном дворе, но никогда с ними не разговаривал и сейчас не знал, что бы им такое сказать, только чувствовал, как опять горят уши. Мареку казалось, что ребята смеются над ним из-за девочек. Они и правда смеялись, только кто его знает почему.

Постепенно передние ряды заполнялись, однако кресла рядом с Мареком были пусты. Марек уже подумывал, что Цтирад не придет. «Слива», видно, виновата: проросла, корни пустила и держит его дома. Мареку снова вспомнилось, как несправедливо поступил Цтирад, когда говорил о его часах, и он решил сидеть молча и не отвечать ни на какие вопросы Цтирада. Получалось, что Марек отомстит своему обидчику тем, что сам будет мучиться от одиночества.

Вдруг у него из рук выпала шапка, и, когда Марек ее поднимал, он заметил, как блестят ботинки у сестер Галовых, и невольно сравнил их со своими — очень грязными. Не дело сидеть в театре в таких ботинках, а если уж и сидеть, то не в первых рядах. Марек спрятал ноги под сиденье, и к тоске одиночества постепенно прибавилась противная боль в ногах.

После звонка притушили свет, но первый ряд, как нарочно, оставался освещен. Марек оглянулся и увидел, что Лойзо Крнач машет ему рукой. Марек встал и пошел к ребятам.

— Чего?

— Садись сюда, — сказал Лойзо. Он словно читал мысли Марека и хотел ему помочь.

— Куда? Здесь же все занято. — Марек взглянул на переполненную скамью.

— А ну-ка! — Лойзо растолкал соседей.

И Марек вдруг с радостью обнаружил, что эта скамья намного удобнее мягкого кресла в первом ряду. Ребята потеснились, и для него нашлось место.

Цтирад вошел в зал только перед последним звонком. С ним была служанка. Он не увидел Марека на месте и, ища его, оглядывал зал. Но тут погасили свет и поднялся занавес.

Сцена выглядела точно так, как ее однажды описывала Мареку мама. Только артисты были другие. Мальчик ожидал увидеть принцев, прекрасных принцесс и дворец, но на сцене была бедная изба и крестьяне. Пьеса, о которой рассказывала мама, конечно, интересней. Когда мама училась в школе, она участвовала в постановках и все пьесы знала наизусть. Больше всего Мареку нравилось слушать пьесу о Зоре и Славоне. Он так хорошо ее помнил, что, когда мама рассказывала, мог некоторые реплики говорить за Славоня. Марек знал, на каком месте мама остановится и начнет вспоминать, как она должна была играть Зору, спасительницу принца Славоня, и богатая одноклассница обещала одолжить ей платье, потому что мамины родители не могли выкидывать деньги «на глупость». Мама очень радовалась, что будет играть, но Зору она так и не сыграла. Перед самым началом спектакля одноклассница вдруг заявила, что платье для Зоры она маме не даст, а даст ей платье для Гойды, которая была Славоню врагом. Богачка вздумала играть Зору сама. Учительница, которая с ними репетировала, вынуждена была согласиться и поменять роли девочек в самый последний момент. На этом месте Марек очень жалел маму, ему было горько так же, как ей, и конец пьесы совсем его не занимал, потому что мамин рассказ был ему милее и ближе.
      «С тобой, Марек, этого не случится, — говорила мама. — Для того мы с отцом и плаваем по Дунаю, чтобы у тебя было все».

«И костюм принца?» — спросил Марек.

«И костюм, если потребуется», — сказала мама.

До сего дня Марек так и думал, что родители сделают для него все, что ему захочется. Он приложил к уху часы, и их тиканье как бы приблизило его к матери и отцу.

И вдруг Мареку показалось, что давний спор о том, кому играть Зору, происходил между его мамой и мамой Цтирада. Он знал, что это неправда, что госпожа Теплицкая не могла ходить в школу вместе с мамой, что она старше, ведь у Цтирада уже старший брат в армии. Но мысль о споре между, ними никак не шла из головы. Марек чувствовал, как душа его наполняется горечью, словно опять звучит история тех лет, когда мама была молода. Эту историю Марек принес с Дуная, и, пока она сама не вспомнилась, он ее не вспоминал, но горечь ее отзывалась теперь в тиканье часов, и Цтирад эту горечь, наверно, услышал, если понял, чем разнятся их часы.

Раздался шорох. Это Дежо Хорват открыл бумажный пакетик с конфетами и стал оделять ими ребят. Марек видел, как взяли конфеты Лацо, Микинко и Стано. Потом Дежо Хорват протянул пакетик и Мареку:

— Бери!

— Я? — испугался Марек. — Он сначала подумал, что Дежо сыграет с ним злую шутку: он потянется за конфетой, а Дежо Отдернет руку.

— Бери, пока дают, — сказал Лойзо и сам взял три конфеты.

Марек взял из пакетика маленькую конфету, положил ее в рот и почувствовал приятный ментоловый вкус, от которого как-то легче становилось дышать. Лойзо уже съел свои конфеты, а Марек свою экономил, вот осталась от нее тоненькая пластинка, которой, казалось, можно порезать язык — такая она тоненькая, а потом и она растаяла, но вкус во рту не исчез.

Когда зажгли свет и зрители стали расходиться, Марек заметил, что к ним направляется Цтирад, а следом идет служанка.

— Гляди! — тронул он Лойзо.
      — Пусть идет, — сказал нерешительно Лойзо. — Сейчас и служанке достанется.

Служанка оставила Цтирада с ребятами и ушла. Ма рек ожидал, что Цтирад его спросит, почему он не сидел на своем месте, но он пришел совсем не за этим.

— Прости, Марек, что я неудачно выразился о твоих часах, — начал он со своей характерной прямотой. — Не сердись, прошу. Это я от зависти. — Он подал руку удивленному Мареку, и Марек принял ее. — Не сердишься?

— Нет, — обманул Марек, потому что от удивления растерялся.

— Отцу я должен был сказать правду, — продолжал Цтирад. — Он меня не одобрил. Он сказал, что Крнач ударил меня по справедливости и чтобы мы помирились. Я не в обиде на тебя, Лойзо.

Он протянул руку Лойзо Крначу, но Лойзо страшно раскашлялся. Только когда они выходили из зала, Цтирад заговорил о том, что Марек ожидал услышать вначале.

— Ты почему не сидел впереди? — спросил он тихонько.

Марек пожал плечами.

— Напрасно только выбросил деньги, — сказал Цтирад. — Твоему отцу они нелегко достаются, а ты их выбрасываешь.

Марек опустил глаза. Он не ожидал этого от Цтирада. Пусть бы об этом сказал кто-нибудь другой, ведь у самого Цтирада денег всегда хватало. Он сразу вспомнил о родителях, о том, как мама говорила, что из-за денег им приходится жить врозь. Как бы он на Цтирада ни сердился, но тот был прав. И снова Марек почувствовал превосходство Цтирада, которого не удалось ему избежать, как хотелось. Денег ему действительно было жаль.

На улице Цтирада ждала коляска. В нее был запряжен тот самый вороной конь, который зимой возил сани.

— Садись, пожалуйста, Марек, — неожиданно предложил Цтирад. — Мы тебя подвезем.

Тут и служанка подоспела и тоже стала приглашать Марека. При этом она улыбалась так же приветливо, как тогда, когда подавала пирожные.

— Но мне же в другую сторону, — удивился Марек.

Он решил, что его хотят довезти только до дома Теплицких, но Цтирад продолжал уговаривать:

— Нам все равно, как ехать. Подъедем сначала к твоему дому. И отец велел тебя отвезти.

— Ну иди, — подтолкнул Лойзо Марека к коляске и кивнул головой ребятам.

Улица быстро пустела. Перед театром осталась только коляска Теплицких. Марек смотрел, как уходят ребята, и вдруг сказал:

— Нет, я пойду с ними, — и побежал догонять ребят.