Дорогой друг!
На страницах книги, которую ты держишь в руках, ты найдешь много интересных историй о своих ровесниках — мальчиках и девочках, которые жили в России почти сто лет назад. Ты удивишься, когда увидишь, как много у вас общего! Ты сможешь узнать, как вера в Бога, любовь и доброта спасали твоих ровесников в тяжелых испытаниях и опасных приключениях.
Познакомься с «Незабудкой», и пусть она станет твоим другом. С этой книгой тебе не придется скучать!
КАМЕННОЕ СЕРДЦЕ
М.Ильина
II
Валерик проснулся, оттого что ему вдруг стало очень холодно. За ночь комната сильно выстывала, но пока он лежал, прижавшись к матери, это было не так ощутимо, когда же утром она поднималась, Валерику становилось зябко под тощим истрепанным одеялом, и он уже не мог спать спокойно. Однако и вставать еще не хотелось — спешить было решительно некуда.
В комнате стоял полумрак, горевшая в другом конце лампочка тускло и неприятно светила сквозь закопченное стекло.
Жильцы поднимались. Спешно одевалась и мать Валерика.
Угрюмый сосед, с трудом стащив с кровати больные ноги, сидел неподвижно, точно оцепенев. Он каждое утро сидел так, ожидая, пока все разойдутся, и тогда уже начинал собираться сам.
Приподняв голову, Валерик увидел старика и вспомнил вчерашний разговор, в голове опять всколыхнулись мысли.
Каменное сердце! Как странно он говорит! И не понять ведь, а дедушка не хочет объяснить толком!.. Разве кого-нибудь другого спросить, у всех ведь людей есть сердце, хоть какое. Все взрослые должны понимать... И он, Валерик, поймет, когда будет большой, но только этого еще слишком долго ждать, а хочется узнать поскорей... Кого бы спросить?..
— Мама, а мама! — тихо позвал он. — Послушай-ка! Отчего это бывает, у одного человека живое сердце, а у другого как будто вроде камня. Знаешь ты, отчего? А?
Она посмотрела на него изумленно.
— Где это? — спросила мать, ничего не понимая.
— Да у человека в груди... бывает, не чувствует сердце, все равно что каменное.
Мать покачала головой, глядя на него все так же изумленно.
— Что ты болтаешь? Во сне, должно быть, тебе пригрезилось! Перекрестись да спи с Богом! Рано еще... А я пойду, пора! — сказала она, снимая с гвоздя старенькое пальтишко.
Валерик не стал больше спрашивать. Уж если сказано «пойду», не добьешься больше ничего. Вечером спросить, может, и скажет, а только целый день ждать долго! Так рассуждал про себя мальчик, пока мать наспех застегивала пуговицы и закутывала голову вязаным платком.
Все разошлись. Молчаливый старик сидел на кровати и тщательно заворачивал свои узловатые синие ноги.
Валерик встал, умылся и помолился Богу. Выпив кружку жиденького остывшего чаю с черным хлебом, он снова сел в угол.
— Дедушка, а ты пойдешь куда-то? — спросил мальчик только для того, чтобы сказать что-нибудь.
Старик не ответил, может быть, не слышал или вовсе не хотел заводить разговора.
— А ведь, видно, холодно сегодня, дедушка! Видишь, окошко-то замерзло! — сделал еще одну попытку Валерик.
Ответа опять не последовало.
Мальчик вздохнул и притих в своем углу.
«Диковинный дедушка! Не похож на всех людей, не вытянешь ни слова! И вправду каменный!» — думал он, наблюдая за стариком, пока тот не ушел.
В комнате стало совсем тихо. Из кухни заглянула хозяйка.
— Один сидишь? — спросила она, окинув углы быстрым взглядом. — Надо мне в одно место сходить на часок... Так ты присмотри тут! Не бросай, гляди квартиру — не вошел бы кто! Мои-то поразбежались, не сыщешь!
— Ладно, присмотрю! — послушно ответил Валерик.
Он вышел на кухню. Тут было теплее — с утра топилась плита. Мальчик уселся на хозяйкином сундуке. Ему нравилось оставаться в полном одиночестве: никто не прерывал его дум, и никому он не попадался на глаза. Валерику почему-то постоянно казалось, что он всем мешает.
Кто-то снаружи дернул за ручку двери. В кухню вошла маленькая сухая старушка, такая маленькая, что, не поглядев в лицо, можно было скорей принять ее за девочку-ребенка, нежели за старуху. Валерик сразу ее узнал: это была та самая ласковая старушка, о которой он так часто думал.
— Здравствуй, бабушка, погреться, что ли?
Прищурившись, она посмотрела, кто с ней говорит.
— Погреться, миленький, зазнобило старые косточки... Здравствуй, здравствуй! Никак ты тут один? Ушла, что ль, куда хозяйка? Ну, Господь с ней! Посижу да и уйду! Пущает ведь, если на кухне свободно, не сердится!.. Мимо шла, да озябла сильно, вот и завернула.
Валерик слушал ее дрожащий, точно разбитый, голос, и, опять сравнивая старушку с угрюмым стариком, напрасно пытался найти что-нибудь общее между ними.
— Может, у нее спросить про каменное сердце? — решил мальчик. — Она-то ответит! Никогда не промолчит, если у нее спрашивают.
— Бабушка, скажи, отчего это у человека сердце может камнем сделаться? — спросил он тихо.
Старушка грела у плиты закоченевшие руки и что-то шептала. Несмотря на старость, она хорошо слышала, и Валерику не пришлось повторять вопроса.
— А кто тебе сказал такое? — спросила она, повернув к нему маленькое доброе лицо с лучистыми глазами.
— Дедушка сказал, что в углу рядом с нами живет. Видела ты его. Тощий такой, высокий...
— А-а! Это у него, что ли, камень-то?
— Ну да, у него! Не живое, говорит, сердце, а камнем давно обратилось... не чувствует вовсе... да тяжелое, говорит, трудно носить...
Валерик пристально смотрел в лицо старушки, нетерпеливо ожидая ответа.
Она переступила два шага, взяла за край стоявшую у стола табуретку, придвинула ее к плите и села.
— Не камень вложен в человека, внучек! Нет, не камень! — сказала, вздохнув, старушка. Во всех, сколько ни есть на свете людей, вложено живое сердце! Богом так дано, чтоб оно билось от рождения и до самой могилы, чтоб радовалось Божиему творению, славило Господа. Да чтобы перекликались сердца друг с дружкой: у одного человека тягота на сердце, и другому о нем горестно, одному станет легонько да радостно, и в другом отзовется его радость! Вот какое нам от Господа дано сердце!.. Чтоб чувствовало жалость, чтоб все люди один другого миловали. Господь-то милосердый надо всеми один, как все равно родимый батюшка над своими детушками!.. Да, живехонькое вложено сердце, мягонькое!.. А если закаменело, говоришь, так уж это от самого человека, его воля. Кто Бога забудет, у того и станет сердце как будто каменное! Божией жизни в нем, значит, нету.
Старушка тяжело вздохнула, помолчала.
— Много такого бывает на свете, ох много! Приступит к человеку горе какое, или обида от людей, или болезнь, а он не хочет терпеть, на Господа возропщет, на ближнего своего озлобится, все Божие позабудет. И тяжко ж тому человеку, в ком закаменевшее сердце! Душа у него томится!
Старушка посидела недолго и ушла, а Валерик остался в глубоком раздумье.
Жалко было ему бедного дедушку и так хотелось успокоить его как-нибудь, облегчить тяжелое, каменное сердце!..
Обычным порядком проходил день за днем, монотонно протекала неделя. Рано подымались жильцы, торопясь на работу, медленно собирался и уходил угрюмый старик. В соседней комнате шумели хозяйкины ребятишки; попозже и они исчезали: кто в школу, кто слоняться по улицам. Водворялась тишина. Уходила и хозяйка на "часок”, поручив Валерику приглядеть за квартирой. И так изо дня в день, нового ничего не было...
Но Валерик томился и переживал, после короткой беседы с ласковой бабушкой ему особенно хотелось подойти к старику. Тем более, Валерик замечал, что старик становился все сумрачнее.
На вопросы он вовсе не отвечал. Сколько ни пытался мальчик завести разговор, старик ни разу не проронил ни звука, не пошевелил головой. Лицо его осунулось и еще больше пожелтело, нос заострился, спина согнулась, как будто ему на плечи взвалили непомерную тяжесть, а ноги передвигались с таким усилием, так болезненно дрожали, что было страшно, казалось, выйдет из дома да и упадет где-нибудь. Очень часто выходил он теперь в необычное время: то соберется слишком рано, когда никто еще не подымался и, уходя, громко хлопнет дверью, чтобы хозяйка услыхала, то выберется только к полудню. И возвращался тоже не в положенное время: когда очень рано, а когда так поздно, что и огонь уж в квартире не горел: все спали. Случалось ингода, что раза три-четыре на дню уходил он и возвращался, чего раньше никогда не бывало.
Валерик наблюдал и томился.
Другим жильцам не было никакого дела до нелюдимого соседа, и перемены в нем никто не замечал. Только хозяйка порой высказывала неудовольствие.
— Что это ты, дед, чудишь? — крикнула она как-то под злую руку. — Покою не даешь людям! И ночью сон тревожишь: то запирай за тобой двери, то отвоюй, и днем без толку топчешься взад и вперед, словно не найдешь себе места! Аль помирать надумал?
Валерик вздрогнул от этих жестоких слов и съежился, точно его ударили.
Весь вечер он думал, притихнув в уголке, а ночью никак не мог заснуть. Старик ворочался у себя на кровати, тяжело вздыхая, мальчик поднимал голову, прислушивался и страдал вместе с ним.
|
|
