Дорогой друг!
На страницах книги, которую ты держишь в руках, ты найдешь много интересных историй о своих ровесниках — мальчиках и девочках, которые жили в России почти сто лет назад. Ты удивишься, когда увидишь, как много у вас общего! Ты сможешь узнать, как вера в Бога, любовь и доброта спасали твоих ровесников в тяжелых испытаниях и опасных приключениях.
Познакомься с «Незабудкой», и пусть она станет твоим другом. С этой книгой тебе не придется скучать!
ДОЖДАЛАСЬ
В. ЛАВРОВА
Наступил канун рождественского сочельника. Мороз был крепкий, снегу выпало много. На улицах было заметно сильное оживление: на площадях — возы с битой птицей, везде раскинуты лотки с товаром. Всюду сновали хозяйки с самодовольно-озабоченными лицами: на их долю в такое время достается много приятных хлопот, приготовлений к празднику. Ребятишкам не сиделось дома: они или толковали со старшими, в надежде, что им купят обнову к празднику, гостинцев на елку, или просто зевали по окнам магазинов. Вот толпа обступила воз с елками. Старик-торговец весело похлопывал рука-вицами и постукивал валенками, едва успевая открывать и снова закрывать свой большой старый кошель с деньгами, товар быстро распродавался.
Среди этой хлопотливой массы народа боязливо, мелкими шажками, пробиралась маленькая нищенка, своей сгорбленной фигуркой она скорее походила на старушку. Одета девочка была в какие-то лохмотья, из-под которых выглядывало грустное личико.
Это — сирота Наташа, посланная собирать милостыню.
На прошлой неделе мать Натащи умерла в больнице, и девочка осталась круглой сиротой. Мать ее, бедная белошвейка, рано потеряла мужа, который не оставил ей никаких средств к жизни. Она сняла маленькую комнатку, верстах в трех от города, и там целые дни проводила за работой, которую брала из магазина на дом, чтобы не оставлять дочь одну. Но работа была дешевая, и бедная женщина слишком утомлялась, часто ей приходилось недоедать и недосыпать. Наконец здоровье ее не выдержало, и она стала болеть: по временам на ее лице появлялся зловещий румянец, грудь разрывал удушливый кашель. Наташа была слишком мала и не понимала, какое горе подбиралось к ней. Долго не замечала девочка, что мама больна. Да и не удивительно, ведь она по-прежнему была ласкова и спокойна при дочери, по-прежнему учила ее молитвам, в хорошую погоду водила гулять, а по вечерам рассказывала ей интересные сказки.
Хорошо жилось маленькой Наташе с заботливой любящей мамой. Когда девочка засыпала, мать набожно крестила ее и, осторожно поцеловав в голову, снова садилась за работу, а потом и сама засыпала тяжелым сном труженицы. Иногда она металась по постели, когда ей было хуже, и тихо плакала, сознавая, что не долго ей осталось жить, и ее маленькая дочка останется сиротой.
Однажды, проснувшись ночью, Наташа увидела, что мать закрыла лицо руками и тихо вздрагивала, работа ее упала на пол.
— Мамочка, ты плачешь? — вскричала девочка и, соскочив с постели, бросилась на шею матери. — Мамочка, ты больна? Что с тобой?..
Девочка целовала мать и сама плакала.
— Нет, милая, ничего... у меня просто устали глаза от работы, я и хотела отдохнуть, ты не бойся... я не плакала... Бог милостив... — спешила утешить ребенка мать.
Она отнесла Наташу на постель и сама легла с ней рядом.
— Нет, мамочка, ты больна, — со слезами говорила девочка, — ты стала такая худенькая и плачешь...
— Нет, деточка, — сказала мать, целуя Наташу, — я только устала, вот закончу завтра работу, тогда отдохну. Скоро Рождество, и я опять куплю тебе елочку, только поменьше, чем в прошлом году...
— Хоть совсем маленькую, — сказала девочка уже спокойнее, — только купи, мамочка, фонарики, помнишь, — какие мы с тобой видели? Ты говорила, что они не дорого стоят.
Наташа понемногу развеселилась, оживилась и мама под веселый детский лепет.
— Опять повесим яблоки и прянички с картинками, — продолжала мать, — я тебе куплю азбуку: ведь ты уже большая, восьмой год пошел, пора учиться.
И долго еще продолжался тихий разговор в бедной комнатке около чердака. Наконец, девочка спокойно заснула, ей снилась елка с фонариками, а перед иконой долго и горячо молилась больная мать.
На другой день работа была окончена и сдана. Но этот день стал роковым для Наташиной мамы. Бедной женщине пришлось идти через реку, и ее сильно продуло, к вечеру она слегла в постель и больше уже не вставала. Она послала Наташу за старухой Игнатьевной — их соседкой, которая жила милостыней, и, когда та пришла, попросила отвезти ее в больницу. Уезжая, белошвейка отдала Игнатьевне все свои сбережения и просила позаботиться о девочке.
Старуха охотно согласилась. «Помрет мать, девчонку пошлю собирать милостыню», — думала она.
Больная надеялась, что поживет еще немного и успеет поместить Наташу в какой-нибудь приют. Но вышло иначе, через две недели Наташа осиротела.
Пока мать Наташи находилась в больнице, Игнатьевна перебралась в их комнатку, где было просторнее и светлее, чем в ее темной каморке. Она или лежала на постели, или уходила собирать милостыню, оставляя девочку одну. Всегда суровая и молчаливая, она почти не обращала внимания на Наташу, говорила с ней редко и непривычно резко для девочки: «Ешь, Наташка» или «Чего не спишь-то?» Наташе очень хотелось знать, что с ее мамой, но она не решалась спросить «чужую бабушку», как мысленно назвала свою новую воспитательницу. Она сильно скучала без матери, часто плакала, оставаясь одна в комнате, но при Игнатьевне боялась плакать и целыми часами сидела в углу, притаившись. Ей вспоминалась мама, всегда такая ласковая, ее веселые сказки, вспоминалась и прошлогодняя елка. «Неужели мама не вернется к празднику, — думала она, — как же елка-то? Кто ж ее купит? Чужая бабушка... нет, я ее и просить боюсь, еще заругает меня, такая сердитая... А если мама скоро поправится, тогда будет елка, с фонариками».
Но умерла мать Наташи, и Игнатьевна решила «приставить девчонку к делу».
Старуха сняла с Наташи теплое платьице, спрятала капор, который та носила при матери, и нарядила в лохмотья. «Хочешь хлеб есть, так и наряды-то снять надо, — говорила старуха, — такой модницей пойдешь, никто копейки не подаст, наголодаешься».
И «чужая бабушка» повела с собой Наташу собирать милостыню. Она заставила девочку жалостливым и певучим голосом выпрашивать «Христа ради» у тех, кто побогаче одет. Наташе было холодно, чего-то страшно, и она все больше жалась к старухе. Многие из прохожих смотрели на девочку с состраданием подавали мелкие монеты, а некоторые покрикивали на нее и отгоняли прочь. Целый день пробыли они на улице и, усталые и голодные, вернулись домой.
На следующее утро Игнатьевна объявила Наташе, что она может идти и одна.
— Дорогу-то знаешь ведь? — спросила старуха, — тут все прямо, всего два поворота будет. Встань, где вчера, не зевай по сторонам да не лезь к городовым на глаза, а то — заберут.
Еще страшнее показалось девочке одной на улице. Она долго не решалась ни у кого просить, все высматривая, кто понаряднее и подобрее, но таких, на ее взгляд, было очень мало, да и перед теми Наташа молча протягивала руку и опускала глаза. Она вернулась домой, когда уже совсем стемнело. Игнатьевна сидела у окна и пила чай с черным хлебом. Девочка, как вошла, не спускала глаз с дымившегося чайника. «Погреюсь», — думала она, с трудом развязывая свой рваный платок окоченевшими ручонками.
— Ну, давай деньги, — сказала старуха, как только Наташа подошла к окну, заменявшему им стол.
Девочка подала ей семь копеек.
— Где остальные деньги? Аль на гостинцы истратила? — спросила суровым голосом Игнатьевна и стала обыскивать Наташу.
Та смотрела на нее удивленно, ничего не понимая.
— Ну куда ж деньги девала? — допрашивала старуха.
— Больше нет, — послышался наконец робкий ответ ребенка.
— А нет, так и чаю тебе нет, уходи спать, ленивица.
Наташа тихо захныкала и неохотно поплелась к своей убогой постели.
Прошло еще три дня, в которые девочке больше посчастливилось, и уже не приходилось ложиться без чаю.
* * *
И вот ее жалкая фигурка снова появилась на одной из площадей города, когда она пробиралась к своему обычному месту в предпраздничный день. Наташа остановилась против продавца елок и печально смотрела, как воз его быстро пустел.
— Эй, поберегись, растрепа, — прозвучало над самым ее ухом, и какой-то парень пронес мимо девочки громадную елку. Сзади, держась за руку нарядной дамы, весело подпрыгивал краснощекий мальчуган, раскатываясь на каблуках и хватаясь за густые ветви красивого дерева.
— Пода-айте сиротинке на хлеб, — жалобно протянула Наташа.
Но никто не оглянулся на нищенку, все были заняты, спешили, у всех много предпраздничных хлопот.
С утра у девочки болела голова, теперь боль усилилась, ее бил страшный озноб. Малышка то и дело прикладывала свои холодные ручонки к разгоряченному лбу, что, по-видимому, несколько облегчало боль.
«Пойти разве к маминой хозяйке? — подумала Наташа, — может, опять угостит кофе с крендельками».
В прошлом году она ходила с матерью к купчихе, у которой белошвейка брала работу, поздравлять с праздником. Но как ее найти? Бедняжка помнила только большой дом у моста и в доме — булочную.
Наташа прислонилась к стене и уныло смотрела на прохожих. Девочка совсем позабыла, что послана попрошайничать. Жар охватил ее всю, голова плохо работала, мысли стали путаться. В это время мимо нее какая-то женщина провезла на маленьких санках елку с розанчиками. «Вот бы мне такую!» — промелькнуло в голове Наташи, и она снова забылась.
Кто-то толкнул нищенку и снова как бы пробудил ее от сна. «Уж поздно», — пронеслось в ее мозгу, и девочка направилась к дому. Скоро огни стали мелькать реже, прохожих попадалось меньше. Наташе казалось, что она не идет, а быстро плывет, и, действительно, ее ножки сначала двигались довольно легко.
«Я и денег-то почти не набрала, — вспомнила девочка, — опять «бабушка» злиться будет, еще прибьет, пожалуй. Лечь бы скорее, холодно как”.
И Наташа еще ускорила шаги.
— Тс... девочка, остановись, куда несешься? — схватил ее за плечо городовой.
Наташа остановилась и посмотрела широко открытыми глазами.
— Куда ты бежала-то, мчалась-то как? — снова послышался вопрос.
— К бабушке, домой, — сообразила Наташа, о чем ее спрашивали.
— Домой? То-то... Зазябла, верно? Ишь, трясешься как. Ну, беги, беги, — прибавил со снисходительной важностью блюститель порядка, отходя на середину улицы.
Девочке оставалось пройти еще около километра к дому, но силы стали ей изменять, и она, пройдя немного, остановилась, потом с трудом сделала еще несколько шагов и вдруг упала, потеряв сознание.
В это время из той деревни, где жила Наташа, на захудалой повозке возвращался в город содержатель мясной лавки.
— Ваше степенство, — сказал извозчик, — никак узел лежит.
— Стой, — отвечал купец, — попридержи лошадь, я сойду, не человек ли?
Он наклонился над девочкой и, пошевелив ее рукой, сказал:
— Так и есть, ребенок... нищая девочка... Вот беда!
— Должно быть, замерзла, — решил извозчик, слезая с козел, — что ж делать-то будем?
— Совсем теплая, дышит, кажется, — заторопился лавочник, беря девочку на руки. Он вернулся к саням с неожиданной поклажей и приказал: «Вези в участок, да подгоняй лошадку-то... может, там и отойдет в тепле. Что уж тут руками разводить?»
— Ну, трогай, Кудлашка, конь добрый... — и извозчик стал неистово хлестать свою клячу.
Наташа очутилась под шубой мясника, который прижимал к себе девочку, стараясь отогреть ее. Сани неслись быстро и через несколько минут остановились у одного из участков...
Перенесенная в приемный покой, девочка скоро очнулась. Придя в себя, Наташа никак не могла понять, где она находится. Какой-то мужчина в очках держал ее за руку и, как только девочка открыла глаза, наклонился к ней и спросил:
— Как тебя зовут?
— Наташа, — тихо ответила малютка.
— Ну что, полегче тебе? Что болит?
— Голова, — сказала девочка.
— Где ты живешь? — спросил доктор, опять наклоняясь к лицу девочки.
Ответа не последовало. Больная закрыла глаза и бормотала что-то бессвязное.
Наташа была отправлена в больницу. Всю ночь бедняжка металась по постели и бредила: то звала мать и, хватая за руку няньку, старалась посадить ее на свою кровать, называя ее мамой, то принималась плакать, что все копейки потеряла, «чужая бабушка разозлится» — и шаря руками по одеялу, искала деньги. Только минутами, приходя в себя, она тихо просила «водички», удивленно осматривала незнакомую обстановку и снова впадала в забытье. К утру девочка успокоилась. Позднее зимнее солнце уже ярко освещало просторную комнату, все ее маленькие обитатели давно бодрствовали, когда Наташа проснулась.
Голова ее почти не болела, только во рту было как-то сухо, и страшно хотелось пить.
Девочка с удовольствием обвела глазами новое помещение: здесь было чисто и уютно, в два ряда стояли кровати с серыми одеялами, чистыми наволочками на подушках, хорошо выкрашенный пол так и блестел, около каждой кроватки помещался столик с полочками. Вдоль комнаты по мягкому половику ходил мальчуган, стараясь делать возможно большие шаги и отсчитывая шепотом: раз, два, три... Ребенок радовался, что наконец, после долгого лежания получил разрешение встать с постели и теперь наслаждался движением. Другие товарищи Наташи по несчастью лежали, иные сидели, уже одетые в темные халатики и черные туфли.
Заметив, что девочка не спит, нянька подошла к ней и стала поить ее молоком из большой кружки.
— Вот и Наташа наша проснулась, — улыбаясь, произнесла она.
Наташа долго и с жадностью пила. Напоив девочку, застегнув на ней бумазейную кофточку и оправив одеяло, нянька заглянула в дверь соседней комнаты и сказала:
— Барышня! Новенькая проснулась.
Оттуда вышла худощавая женщина в белом халате и, подойдя к Наташиной кроватке, помогла ей приподняться, чтобы принять микстуру.
— Ну, теперь лежи, маленькая, — ласково сказала она, погладив больную по голове.
— Дуня, следите, чтобы девочка много не говорила и не вставала, — обратилась фельдшерица в сторону няньки и ушла к себе.
В полдень вошел в палату очень полный доктор.
— Здравствуйте, ребятишки, — сказал он, направляясь прямо к Наташе.
— Э, да ты молодец, — продолжал весело толстяк, прослушав девочку. — Этак мы скоро и выпишемся, — прибавил он, потрепав Наташу за плечо и отходя к следующей кровати.
С появлением доктора все малыши оживились и приставали к нему с вопросами. Он был любимцем детей. Отмахиваясь от ребятишек, доктор поспешно удалился-.
— Завтра приду поздравить вас с праздником, — крикнул он в дверях.
Долго после его ухода продолжалась веселая детская болтовня, под которую Наташа крепко заснула. Давно не спалось так сладко маленькой сиротке.
Сон подкрепил девочку, и к вечеру она чувствовала себя очень бодро, только голова немного кружилась. Наташа с удовольствием поела жидкого киселя, который принесли ей на ужин и, полежав немного, начала дремать. Не успев заснуть, девочка заметила, что вошедшая фельдшерица созвала ребятишек и поставила их парами, собираясь куда-то вести.
— Елка...
— Верно, зажгли уж...
— Мы на елку идем... — слышались тихие возгласы.
Наташа приподнялась на кровати и с удивлением смотрела на детей.
«Вот бы мне попасть на елку», — подумала она, когда ее товарищи скрылись за дверью.
В это время к ее кроватке торопливо подошла нянька.
— Вставай, Наташа, доктор и тебе позволил пойти на елку, только ненадолго, — сказала она.
— На какую елку? — даже привскочила девочка.
— Да на нашу, на больничную, — ответила Дуня, поспешно одевая девочку.
Наташа обнимала и порывисто целовала няньку, торопя ее, все еще сомневаясь, что дождалась такой радости. Поддерживаемая под руку, вошла она в зал, где посередине стояла большая, хорошо украшенная елка, вокруг которой резвились дети.
Наташа восторженно вскрикнула и долго не могла отвести глаз от нарядной елки. «Чужая бабушка» и все неудачи последних дней были забыты...
* * *
Наташа пробыла в больнице неделю и вполне оправилась от своей простуды. Добрый купец, спасший замерзавшую девочку, принял участие в ее судьбе и определил в приют, в котором сам состоял попечителем.
Что ожидает впереди эту сиротку — неизвестно.
Но пока она счастлива.
|
|
