|
ГЛАВА XIII,
в которой Врунгель ловко расправляется с удавом и шьет себе новый китель
Я скорее вытряс пепел, трубку — в карман, прижал огонь каблуком. Сижу, молчу. А тут летчик просунул голову в кабину, и я несколько воспрянул духом. Все-таки, думаю, бывалый человек, наверное, не в такие переделки попадал — не терялся, успокоит их, и все уладится... А он, представьте, и сам струсил.
Смотрю — побледнел, ахнул, ухватился за какой-то рычаг. Трах! Ну, затем шум моторов утих, только слышно — ветер свистит. Потом хлопнуло где-то наверху, как из пушки, кабина вздрогнула, рванулась и тихо стала приземляться.
Пассажиры недоумевают, а я сразу догадался, в чем дело. Теперь-то этим никого не удивишь. А в то время это было последнее слово техники: устроили такое приспособление на самолетах. Называется «Ступай вниз». Если какая авария — взрыв, пожар или крыло отвалится,— летчик одним движением отделяет кабину, и она самостоятельно опускается на парашюте. Полезное приспособление, что и говорить, но в данном случае применение его было явно преждевременным.
В другой обстановке я бы поспорил с летчиком, указал бы ему на ошибку, но тут, сами понимаете, делать нечего. Самолет летит дальше, по генеральному курсу, только крылья сверкают. Мы не торопясь садимся все ниже. Дым от трубки несколько рассеялся, но пассажиры и не думают успокаиваться. Напротив, смотрю — волнение растет, переходит, можно сказать, в тихую панику, и Фукс нервничает: того и гляди, вскочит с места.
 Один я сохранил спокойствие и соображаю: рейс, конечно, прерван, билеты дальше недействительны, но один из нас, как ни верти, все равно «заяц», и при посадке придется давать объяснения. А это нежелательно. Начнутся расспросы, поиски виноватого, представят дело так, что я причина аварии, а тогда и не разделаешься.
И я, знаете, решил прикинуться посторонним. А тут и момент самый подходящий: внимание у пассажиров ослаблено, каждый думает о себе, многие вовсе лишились чувств, и как раз над нами люк в потолке кабины...
Вам, молодой человек, не приходилось плавать в Амазонке? Нет. Вот и прекрасно, и не стремитесь. Не рекомендую.
А мне, знаете, пришлось.
Вылезли мы с Фуксом через люк, осмотрелись. Видим — под ногами река, кабина опускается ниже... ниже... Сели.
Ну, я склонился над люком, кричу:
— Добро пожаловать, господа! Рад приветствовать вас в столь диких и недоступных местах.
Тут и пассажиры стали вылезать поодиночке. Видят — посадка совершилась благополучно, стали успокаиваться, смотрят на нас во все глаза. Ну, я вижу, настал момент взаимных представлений. Вы сами понимаете, правду я сказать не могу, приходится изворачиваться.
— Так вот, — говорю, — господа, я, разрешите представиться, профессор географии Христофор Врунгель, путешествую тут с научной целью. А это мой слуга и проводник индеец Фукс. Будем знакомы. Я здесь обжился, привык. Уж вы позвольте мне считать вас своими гостями.
— Пожалуйста, пожалуйста, — отвечают они, — Очень приятно.
А сам вижу — не верят. Косятся на нас... Да и понятно: какой уж профессор в трусиках. Я чувствую, нужно их занять разговором, сказать что-нибудь значительное, отвлечь внимание.
— Постойте, — спрашиваю, — а здесь все прибывшие?
Они переглянулись, потом кто-то заявляет:
— Был еще один высокий джентльмен.
— Был, был, — подтвердили другие, — он еще загорелся...
— Ах, вот как! Особенно интересно. Ну-ка, Фукс, — говорю, — спуститесь вниз, посмотрите, не нужна ли помощь пострадавшему.
 Фукс залез в кабину, потом вылезает и подает щепотку пепла: вот, мол, все, что осталось.
— Ах, — говорю я, — какое несчастье! Высокий джентльмен, видимо, сгорел дотла. Ну что же поделаешь, мир праху его... А теперь, господа, давайте вытащим парашют, он еще пригодится.
Ну, разобрали стропы, тянем, как невод. Я командую:
— Раз, два, взяли! Вира помалу...
Вижу, они стараются, но с непривычки дело плохо идет.
Вдруг смотрю — побросали стропы, бегут назад на корму, так сказать, столпились там и дрожат от страха. Фукс, тот вовсе нырнул в люк, выглядывает оттуда, показывает на парашют. А барышня, пассажирка, встала на цыпочки, растопырила пальцы, машет руками, точно лететь собралась, кричит:
— Ай, мама!
Ну, я обернулся и вижу — действительно «мама»! Удав, понимаете, залез в парашют, огромный удав, метров в тридцать. Свернулся клубком, как в гнезде, смотрит на нас, выбирает жертву.
А у меня никакого оружия, одна трубка в зубах...
— Фукс, — кричу я, — подай-ка что-нибудь потяжелее!
Тот высунулся из люка, подает какой-то снаряд. Я прикинул — ничего, увесистая штучка.
— Давай еще! — кричу, а сам встал на изготовку, нацелился...
И удав тоже нацелился. Разинул пасть, как пещеру... Я размахнулся — и прямо туда.
Да только что удаву такая пустяковина? Проглотил, понимаете, как ни в чем не бывало, даже не поморщился. Я второй снаряд туда же, он и его проглотил. Я бросился к люку, кричу Фуксу:
— Давайте скорее все, что есть!
Вдруг слышу за спиной страшное шипение.
Обернулся, гляжу — удав раздулся, шипит, из пасти хлещет пена...
«Ну, — думаю, — сейчас бросится!»
А он, представьте, вместо этого неожиданно нырнул и пропал.
Мы все замерли, ждем. Минута проходит, вторая. Пассажиры на корме начинают шевелиться, шепчутся. Вдруг эта барышня опять становится в ту же позицию и — на всю Амазонку:
— Мама!..
И вот видим, — всплывает над водой нечто: блестящий баллон огромных размеров, чудовищной формы, весьма оригинальной окраски. И все, знаете, пухнет, пухнет...
Вот, думаю, новое дело! Чему бы это быть? Даже страшно стало. Потом смотрю — у этого баллона живой хвост. Бьет по воде и так и этак... Я как увидел хвост, так все и понял: снаряды-то эти были огнетушителями. Ну, встретились в пищеводе пресмыкающегося, столкнулись там, стукнулись друг о друга, разрядились и накачали удава пеной. Там знаете какое давление, в огнетушителях! Вот и раздулась змея, приобрела излишний запас плавучести, чувствует, что дело дрянь, хочет нырнуть, а живот не пускает...
У меня страх как рукой сняло. Я подошел к люку.
— Давайте, — говорю, — Фукс, выходите наверх. Опасность миновала.
Фукс вылез, любуется небывалым зрелищем, а пассажиры как услышали, что бояться нечего, бросились поздравлять друг друга, жмут мне руки. Только и слышно:
— Спасибо, профессор, дорогой! Как это вы его!
— Да что! — отвечаю я. — Здесь, на Амазонке, ко всему привыкаешь. Удав — это пустяки, то ли еще бывает...
Ну, и знаете, после этого случая мой авторитет укрепился. А тут, к счастью, и с костюмами дело уладилось. У барышни этой нашлась коробочка с рукоделием. Я взял иголку, сшил себе китель из парашюта. Материал прекрасный, а вместо пуговиц я болты применил, отвинтил от кабины. Ничего получилось, прочно и красиво, только вот без гаечного ключа не разденешься. Ну, да это ведь мелочь, привыкнуть можно. А Фуксу готовый комбинезон нашли в аварийном запасе, точь-в-точь как был у него, только поновее.
Потом парусишки соорудили, мачту поставили, сделали руль. Пассажиры стоя! вахту, плывем, промышляем черепахами, ловим рыбку. Эта барышня стряпать выучилась... В общем, так бы ничего, вот только судно неприспособленное: валкое, и ход у него неважный.
Да. Ну плывем все-таки, продвигаемся кое-как на восток, к берегам Атлантики. Месяца полтора так плыли. И чего только не насмотрелись по дороге: и обезьян, и лиан, и каучуковых деревьев!.. Для любознательного путешественника, конечно, интересно, но тяжело. Прямо скажу: тяжело!
Тут и вообще-то климат не очень завидный, а мы еще в дождливое время попали. Парит, как в бане, день и ночь туманы, жара, кругом комарье тучами; хорошо еще, лихорадку никто не схватил.
|
