|
ГЛАВА XIV,
в начале которой Врунгель становится жертвой вероломства, а в конце снова попадает на «Беду»
Наконец все-таки прибыли в порт Пара. Причалили, высадились. Городишко, по совести говоря, неважный, так себе городишко. Грязно, пыльно, жара, по улицам собаки бродят. Но после дебрей лесов Амазонки и это в некотором роде очаг культуры. Хотя и то сказать — культура там несколько своеобразная: народ свирепый, воинственный, все с ножами, по улице пройти, страшно...
Да. Ну, побрились мы, почистились после тяжёлого похода. Спутники наши распрощались, сели на пароходы и разъехались кто куда. Хотели и мы с Фуксом поскорее отсюда выбраться, да ничего не вышло: без документов не выпускают. Ну, застряли мы с ним, как раки на мели, на чужом берегу, без крова, без определенных занятий, без средств к существованию. Думали работенку какую найти — куда там! Только и есть вакансии на резиновые плантации, но это опять надо на Амазонку, а мы уже там побывали, по второму разу что-то не тянет.
Побродили по городу туда-сюда и уселись на бульварчике под пальмой обсудить положение.
Вдруг подходит полицейский и приглашает нас к губернатору. Это, конечно, лестно, но я не любитель всех этих официальных приемов и встреч с высокопоставленными особами. Да тут ничего не поделаешь: приглашают — значит, надо идти.
Ну, приходим. Смотрим — сидит в ванне этакая туша с веером в руках, фыркает, как бегемот, плескается, сопит. А по бокам — два адъютанта в парадной форме.
— Вы,— спрашивает губернатор, — кто такие, откуда?
Я в общих чертах обрисовал положение, объяснил, как это все получилось, представился.
— Это,— говорю,— мой матрос Фукс, нанят в Кале, а я капитан Врунгель. Слыхали, наверное?
Губернатор как услыхал, ахнул, ухнул в ванну совсем.с головой, веер свой уронил, пускает пузыри, захлебывается, чуть не погиб. Спасибо, адъютанты не дали потонуть, спасли. Ну, он отдышался, прокашлялся, побагровел.
— Как,— говорит,— капитан Врунгель? Тот самый? Это что же теперь будет? Беспорядки, пожар, революция, выговор по службе?.. Ну, знаете, конечно, восхищен вашим мужеством и ничего не имею против вас лично, но как лицо официальное приказываю вам немедленно покинуть вверенную мне территорию и к сему препятствий чинить не буду... Адъютант, выдайте капитану разрешение на выезд.
Адъютант рад стараться, моментально сочинил бумагу, шлепнул печать, подает. А мне только того и надо. Я поклонился, взял под козырек.
— Спасибо,— говорю,— ваше превосходительство! Весьма признателен за любезность. Совершенно удовлетворен вашими распоряжениями. Разрешите откланяться?
Повернулся и вышел. Пошел и Фукс за мной. Идем прямо к пристани. Вдруг слышу — сзади какой-то шум, топот. Я обернулся, смотрю — человек сорок в штатском, в широкополых шляпах, в сапогах, с ножами, с ручными пулеметами бегут за нами, пылят, обливаются потом.
— Вон они, вон они! — кричат.
Гляжу — за нами охотятся. Мгновенно взвесил соотношение сил и вижу — делать нечего, надо бежать. Ну, побежали... Добежали до какой-то будочки. Я изнемог, остановился дух перевести, сердце так и колотится — устал. А как же... и возраст и жара. А Фукс — тому хоть бы что, он легок был на ходу. Однако, смотрю, и он опечален событиями, побледнел, глаза бегают. Потом вдруг повеселел и так фамильярно хлопает меня по спине.
— Ну,— говорит,— капитан, стойте здесь. Я один побегу, а вас не тронут.
И пустился, только пятки сверкают.
 Такого поступка я от него, признаться, не ожидал, расстроился даже. Эх, думаю, будь что будет... Одно спасение — лезть на пальму. Полез. А эта орава все ближе. Я обернулся, смотрю — народ дородный, свирепый, невоспитанный. Ну и струхнул, признаться. Так напугался, что даже слабость почувствовал. Вижу — конец пришел. «Уж скорей бы»,— думаю. Вцепился в пальму, повис, замер и вот слышу — они уже здесь, рядом, сопят, топчутся. И разговоры слышу: из разговоров я понял, что это за народ. Я-то думал, бандиты, разбойники, охотники за скальпами, а оказалось — просто жандармы, только переодетые. Не знаю, жара ли повлияла или другая какая причина, но губернатор, оказывается, спохватился, пожалел о своей любезности и приказал нас разыскать и линчевать на всякий случай.
Только, вижу, медлят они с этим делом. Минуту жду, десять минут. Не трогают. У меня уже руки устали, дрожат, вот-вот сорвусь, упаду. Ладно, думаю, все равно один конец. Ну, и слез с пальмы... И, представьте, не тронули. Постоял, подождал — не трогают. Пошел не спеша — раступились даже, как от огня.
Ну, тогда побрел я опять на бульвар, сел под пальмой, где мы с Фуксом сидели, и задремал. Да так задремал, что не заметил, как и ночь прошла. А утром на рассвете явился Фукс, разбудил меня, поприветствовал.
— Видите, капитан,— говорит,— не тронули вас.
— Да почему, объясните?
— А вот,— смеется он, заходит сзади и снимает у меня со спины плакатик: череп с молнией, две кости и подпись: «Не трогать — смертельно!»
Где уж он этот плакатик подцепил, не берусь вам сказать, но надо думать, что в той будке, на бульваре, трансформатор стоял. Иначе откуда бы...
Да-с. Ну, посмеялись мы, побеседовали. Фукс, оказывается, времени зря не терял — взял билеты на пароход. А на пристани я предъявил свой пропуск, и нас отпустили без разговоров. Даже каюту предоставили и счастливого пути пожелали. Мы расположились по-барски и отправились в Рио-де-Жанейро пассажирами. Прибыли благополучно, высадились. Навели справки.
Оказывается, «Беду» тут недалеко выбросило на берег. Повредило, конечно, но Лом показал себя молодцом, все привел в порядок, поставил судно в стапеля, а сам зажил отшельником. Все ждал распоряжений, а мне, вы сами понимаете, распорядиться было трудненько.
Ну, мы с Фуксом наняли местный экипаж — этакую корзинку на колесах,— подхлестнули волов, поехали. Едем по берегу и наблюдаем печальную, но поучительную картину местных нравов: человек двести негров таскают кофе и сахар со склада на берег и прямо мешками в воду: бултых, бултых! А море не вода, а сироп. Кругом мухи, пчелы. Мы засмотрелись. Полюбопытствовали, что это за странное развлечение такое. Нам объяснили, что цены на сахар низкие, товары девать некуда, ну и таким вот образом исправляют экономику, поднимают уровень жизни. Словом, мол, все нормально, и иначе ничего не поделаешь.
Да. Поехали мы дальше. И вот видим — наша красавица «Беда» стоит на бережку, ждет твердой командирской руки, а рядом какой-то верзила разгуливает. Чистый разбойник: шляпа как зонтик, на боку косарь, штаны с бахромой. Увидел нас — бросился. Ох, думаю, зарежет.
Но не зарезал, нет. Это Лом, оказывается, обжился здесь, нарядился по местной моде.
Ну, встретились, облобызались, поплакали даже. Вечером поболтали: он о своих злоключениях рассказал, мы — о своих.
А с утра вышибли клинья из-под киля, спустили яхту на воду, подняли флаг. Я, признаться, даже слезу пустил. Ведь это, молодой человек, большая радость — очутиться на родной палубе. А еще большая радость, что дело продолжается. Можно двигаться смело в дальнейший путь. Только и осталось — отход оформить.
Ну, уж это я взял на себя. Прихожу к начальнику порта, «команданте дель бахия», по-ихнему, подал бумаги.
И вот этот команданте, как увидел меня, сразу надулся, как жаба, и принялся кричать:
— Ах, так это вы капитан «Беды»? Стыдно, молодой человек! Тут сплошные доносы на вас. Вот адмирал Кусаки жалуется: какой-то остров вы там разрушили, кашалота обидели... И губернатор сообщает: самовольно покинули порт Пара...
— Как же так,— говорю,— самовольно? Позвольте,— и подаю свой пропуск.
А он и смотреть не стал.
— Нет, — говорит,— не позволю. Ничего не позволю. Одни неприятности из-за вас... убирайтесь вон!—Потом как гаркнет:—Лейтенант! Загрузите яхту «Беда» песком вплоть до полного потопления!
Ну, я ушел. Заторопился на судно. Прихожу. А там уже и песок привезли, и какой-то чиновник крутится, распоряжается.
— Это вашу яхту приказано загрузить песком? Так вы, — говорит,— не беспокойтесь, я не задержу, в одну минутку сделаем.
Ну, признаться, я думал, что тут наверняка конец. Потонет яхта, потом доставай. Но, представьте, и тут сумел использовать обстоятельства в благоприятном смысле.
— Стойте, молодой человек! — кричу я.— Вы каким песком хотите грузить? Ведь мне надо сахарный, первый сорт.
— Ах вот как! — говорит он.— Ну что ж, пожалуйста, сию минутку.
И, знаете, те же негры побежали, как муравьи, загрузили яхту, забили трюм, надстройки, на палубу навалили сахар, прямо в мешках.
 «Беда», моя бедняжка, садится глубже, глубже, потом — буль-буль-буль... И глядим — только мачты торчат.
А потом и мачты скрылись.
Лом с Фуксом в горе глядят на гибель родного судна, у обоих слезы на глазах, а я, напротив, в отличном настроении. Приказал разбить лагерь тут на берегу. Пожили мы три дня, а на четвертый сахар растаял, смотрим — яхта наша всплывает не торопясь. Ну, мы ее почистили, помыли, подняли паруса и пошли.
Только вышли, смотрю — на берег бежит команданте с саблей на боку, кричит:
— Не позволю!
А рядом вприпрыжку старый знакомый, адмирал Кусаки, тоже ругается:
— Разве это работа, господин команданте? За такую работу, пожалуйста, деньги обратно.
«Ну,— думаю,— ругайтесь себе на здоровье». Помахал им ручкой, развернулся и пошел полным ходом.
|
