|
В.Вальков г.Москва
ПАДШАЯ РЕКА
Представьте себе, что вы сидите в окопах уже два месяца и ждете приказа выступить в атаку.
Оружие наготове, патронов полны карманы. От нетерпения и долгого бездействия ваш боевой дух на высоте, нужен только приказ. И вдруг вам говорят: брось все, бери лопату и пойдем копать картошку.
Что может испытывать при этом настоящий солдат?
Похожее разочарование испытал и я. Два месяца подготовки к выезду на последний лед, когда душа настроена на хищника, блесны начищены и горят воинственным блеском, арсенал пополнился новыми удильниками с тугими стеклопластиковыми хлыстиками - и вдруг!..
Звонок Валерия Дмитриевича меня огорошил:
- Едем на Сутку. Там уже наши ребята, говорят: пошла плотва.
- А как же окунь? - оторопев, спросил я.
- Какой может быть окунь, когда пошла плотва! Ты знаешь, какая гам плотва? До килограмма! Готовь мормышки.
А я, между прочим, мормышек лет десять в руки не брал. Но, во-первых, приказ есть приказ, а во-вторых, чем не пожертвуешь ради такой прекрасной рыбы...
Сутка известна всем рыболовам, посещающим Рыбинское водохранилище. Она впадает в самую южную его оконечность, недалеко от Волги. Для тех, кто едет на Рыбинку, все дороги ведут в Шестихино. Здесь, на перекрестке дорог, в начале апреля можно наблюдать скопление машин, вездеходов,. автобусов и дружины рыцарей на распутье: куда ехать дальше?
Выезжать на “море” уже нельзя. Все ловят слухи, пытаясь выяснить: а не зашла ли рыба в Сутку? Если да. то больше ехать никуда не нужно. Если же в Сутке весенний ход рыбы не начался, то надо двигать дальше, в Брейтово, — на Сить, или в сторону Весьегонска, на притоки Мологи, искать счастья там.
На этот раз все поворачивали от Шестихина направо, а переехав по мосту Сутку - налево, а потом вдоль ее берега добирались до Горохова, Усова, Поздеевки и других деревень, расположенных на этой реке.
К вечеру были на месте. Нас уже ждали. В доме потеснились, приняли нас как родных, показали рыбу. Плотва действительно была, хотя и не так хороша, как хотелось бы. За общим столом разговор о технике и тактике ловли не получился и свелся к простому: “Завтра все увидите”.
То, что мы увидели утром, не укладывалось ни в какие рамки. Мне приходилось попадать на Вазузу в момент, когда сильно сбрасывали воду. Обнажались крутые берега, кое-где образовывались холмики - лед ложился на мелководье, гнулся на буграх пластично,не трескаясь. Но и в этом случае на русле оставалось достаточно глубины, где скрывались лещи, щуки, крупные окуни.
Здесь же картина была совершенно удручающая. Вода была сброшена вся, лед лежал у берегов на неровном дне, и только на самом русле реки оставалось два-три метра глубины. Даже местные не припоминали такого сброса.
На русле как раз никого и не было, все жались к берегу, где лёд уже или почти лежал на дне. Там было так тесно, что сидели ящик к ящику, да ещё в два, три, четыре ряда. В этой гуще скрылись и наши земляки.
Сидеть в такой толпе мне совсем не хотелось
В первый день я пытался поймать что-нибудь на русле, ставя две удочки с мормышками, иногда тайком вынимая блесну, но у меня ничего не вышло. Погода к нашему приезду сильно поломалась, температура резко упала, задул резкий низовой ветер. Одетый по-весеннему, я замерз и мало интересовался тем, что происходит в плотной толпе рыболовов.
Потеряв полдня на “глубоких” местах (два метра со льдом!), стал смещаться к берегу. Когда от кивка до мормышки остался всего один метр, я увидел первую поклевку.
Толщина льда была 70 см, значит, рыбе оставалось сантиметров тридцать. Только тут я понял свою ошибку: захотел быть, умнее других! Ведь не зря же почти они сидят плечо к плечу, мешая друг друга. Плотва шла косяком по самому мелководью.
Свободных лунок не было, и я в сторонке от всех пробил еще несколько лунок по направлению к берегу, пока не врезался в дно. Рыба оказалась там, где подо льдом было всего 5-10см воды, изредка попадалась она и в местах поглубже - до 30 см подо льдом.
Пока я раздумывал, какую линию поведения нужно выбрать, чтобы она не противоречила намерениям плотвы, клев поутих, а сам я на морозе и ветру замерз окончательно. Оставалось идти в дом, отогреваться на теплой деревенской печке и делать выводы из неудачи, чтобы в оставшиеся два дня не “пролететь” окончательно.
Основной вывод я сделал такой: стаи плотвы идут одна за другой, узкой полосой, у самой кромки воды и льда. Надо садиться не там, где нравится, а там, где обнаружен ход плотвы.
Вечером все экипажи собрались вместе за одним столом. Все мы были друзьями детства, с одной улицы, не виделись лет двадцать, нам было о чем поговорить и кроме рыбалки. Мы были рады видеть друг друга и вспомнить молодость, и единственная наша печаль в тот вечер была о том, что не хватило водки.
На следующий день наши уехали, и мы с Валерием Дмитричем оставались одни. Было воскресенье, и народу на льду оставалось попрежнему много, но появились бреши, куда можно было втиснуться.
Скрепя сердце, я сел в толпе на две готовые лунки, оставленные мне уехавшим приятелем, между незнакомыми рыболовами, которые, впрочем, не возражали. При толщине льда 70 см спуск был 80 см! При такой ситуации мормышкой не поиграешь, плотва брала на стоячую, но иногда ее надо было подразнить шевелением приманки у самого дна.
Поклевки ждать пришлось недолго: кивок согнуло, макнуло в воду, удильник двинулся туда же! Я успел его схватить и подсечь очень коротко, но сдвинуть с места рыбу не удалось. "Вот она, килограммовая!” - победно возликовал я про себя и нагнулся над лункой, чтобы увидеть желанную, но в этот момент леска дзынькнула и выстрелила свинцовым "муравьем” вертикально вверх, прямо мне в глаз. Хорошо, что я в очках, “муравей”-то - с крючком.
Потом у меня еще были случаи, когда при подсечке крупная плотва застревала в тесном пространстве между дном и нижней кромкой льда. Тогда я натягивал леску до предела, и сорвавшаяся с рыбьей губы мормышка выстреливала вверх, как из рогатки, на всю длину лески.
На мое счастье, следом начала брать плотва некрупная, 200-граммовая, а то я ничего бы не вытащил. Но и ее на короткой леске надо завести в лунку, и это было увлекательным занятием.
Когда возникали перерывы в клеве, можно было осмотреться по сторонам. У всех оказались те же проблемы, но кое-кто создавал их себе сам. Случались обрывы, не раз я слышал возгласы: “Удочку утащило! Эх, раззява...”
Сидевший метрах в пяти от меня рыболов встал, пошел размяться, поглядеть, как идут дела у других. У лунок остались лежать две “балалайки”. Гляжу, одна из них вдруг встала на попа и юркнула в воду.
- Эй! - закричал я. - Удочка уплыла!
Рыболов резко обернулся и побежал к своим лункам. В этот момент вторая “балалайка” таким же манером привстала, подняв круглый задок, и последовала вслед за первой. Оторопев, он лишь смотрел, как она исчезает в мутноватой воде. Пошуровав в лунках палкой (под сдержанные смешки окружающих), он ничего не зацепил. Удочек у него больше не было, рыбалка “накрылась”...
Так что ловля плотвы на минимальной глубине требует известной осторожности: можно оторвать мормышку при неловкой подсечке или вообще лишиться снасти.
Странно, но плотва иногда пропадала, начинала обходить стороной лунки, и нужно было вовремя сориентироваться и сменить место. Мигрируя по льду, я прибился к группе местных парней, которые сидели второй день на одном месте и ловили лучше приезжих, к тому же у них чаще попадалась крупная рыба. Они не были молчаливы, негромко комментировали ход ловли, сходы, обрывы.
Позабыв всякий стыд, я втерся внутрь компании и попросил разрешения просверлить лунку рядом, на что один из них охотно согласился, указав даже пальцем точку: “Сверли здесь”.
Это было началом моей удачи. Вскоре я понял причину их разговорчивости: парни были навеселе. Пойманную рыбу они складывали в общий котел, тут же продавали ее приезжим рыболовам и моментально “конвертировали” рубли в водку, которую здесь же и распивали. Такая жизнь, с двойным удовольствием, им явно нравилась, и один из них пожалел, что выходные пролетели и завтра надо идти на работу.
Завтра был понедельник, а мы уезжали во вторник. Значит, надо постараться сесть на их лунки, отметил я про себя.
Утром мы вышли пораньше, но можно было и не торопиться. Многие уехали, народу было мало, зато рыбы прибавилось, и плотва пошла крупнее. Я сидел на заветных лунках, и это была единственная в моей жизни рыбалка, когда мерная рыба весом до 400-600 г ловилась с глубины 5-10 см. Клевали экземпляры и покрупнее, но взять мне их не удалось. Рыба здесь не могла уместиться стоя, шла почти или совсем лежа на боку, засекалась ненадежно, и самое трудное было - "помочь" ей развернуться и зайти в лунку.
Мне приходилось ловить весеннюю плотву на Сити, в районе Брейтова, где река перед впадением в водохранилище образует широкий плес. Несмотря на раздолье, плотва шла почти по ниточке, по бровке с глубиной около 3 м. Шаг в сторону от бровки - и поклевки прекращались.
Те рыболовы, которые нащупали эту бровку, прихотливо извивающуюся вдоль русла реки, были с уловом. Естественно, надо было вести себя крайне аккуратно, не изображать журавля, вытаскивая рыбу, и не разбрасывать ее на льду. Неосторожных “обрубали” безбожно. Остальные, сидевшие на широком плесе, довольствовались в основном мелкой рыбешкой.
Но там была глубина, была игра приманкой, - там все понятно. Здесь, на Сутке, сильно униженной, опущенной (и по уровню, и в моральном смысле) непомерным сбросом воды, рыба жалась к берегу, шла плашмя, пресмыкаясь, ползком, касаясь одни боком дна, а другим - нижней поверхности льда. Ничто не могло остановить ее - ни частые засвечивающие лунки, ни острые крючки, ни опасность оказаться в яме, отрезанной от всей акватории легшим на дно льдом.
Одну такую яму, у самого берега, длиной метров десять и шириной не более пяти, вечером обнаружили рыболовы. Яма оказалась полна рыбы, не имевшей отсюда выхода.
Жутко было видеть, как толпа, иссверлив небольшой пятачок в решето, исступленно махала руками, цепляя блеснами за бока, за жабры, за хвост то окуня, то плотву... Жадность, и больше ничего. С другой стороны - рыба ведь пропадет, не дождавшись схода льда.
Почему рыба жалась к берегу, шла на самом мелководье, рискуя жизнью? Ведь безопаснее подниматься по руслу реки. Ответа на этот вопрос я не знаю.
Может быть, плотва, поднимаясь в верховья на нерест, бережет силы и обходит текущие струи, пробираясь по тихой воде мелководья. А может быть, там, у крутого берега, где лежал на дне лед и где обычная глубина составляет не менее трех-четырех метров, остались ее привычные тропы, которыми она ходит всю жизнь.
Падшая по вине человека, река не дает коренным обитателям своих вод ни простора, ни пути к родовому месту, ни нерестилища. Чего же тогда он ждет от неё?
|
