«Главное — это иметь плохой фотоаппарат. Если хочешь стать знаменитым — то делай свое дело плохо, хуже всех на свете. Красивое, пригожее, выпестованное — это уже никого не интересует» ©.

Мирослав Тихий (Miroslav Tichý) — реакционер в самом истинном смысле этого слова. Пока Гагарин покорял космос, Тихий делал фотоаппараты из фанеры. Он добровольно пятился назад, двигаясь в направлении, обратном идеологии прогресса. Настоящий и очень успешный реакционер: в отличие от пятилетних планов, он своих целей добился. «Фотограф каменного века» был воплощением всего, что оскорбляло коммунистическую элиту небольшого городка. Он был живым вызовом прогрессивной мысли и марксистской теории, согласно которой история неуклонно движется вперед. При этом Тихий, расставшись с общественными обычаями, не стал одиночкой. Но он стоял на стороне личности, зависел только от самого себя и, уйдя во внутреннюю эмиграцию, стал пристально наблюдать за жизнью на краю общества.

Мирослав Тихий родился 20 ноября 1926 года в моравском селе возле города виноградников, вина и веселых народных песен — Кийова. Он был единственным сыном закройщика мужского платья и дочери сельского старосты, людей зажиточных и уважаемых, обладателей фирмы и большого дома. Способный юноша сразу после гимназии поступил в 1945 году на подготовительный факультет Пражской Академии изобразительных искусств, а в 1946 году был зачислен в класс профессора Желибского. В его мастерской Тихий был признанным лидером в рисовании, сокурсники любили его за веселый нрав и юмор. Все у высокого моравского красавца складывалось как нельзя лучше, как вдруг, в 1948 году, случился в Чехословакии коммунистический переворот. Друг Мирослава Тихого Роман Буксбаум, открывший миру необычного фотографа, вспоминает: „Он был лучшим другом моего дяди, наши дома стояли рядом, и когда у них дом национализировали, то комнату для мастерской ему предоставила моя бабушка, с которой он подолгу беседовал на кухне. Я помню его, как члена нашей семьи, он приходил ежедневно, и они с бабушкой обсуждали все возможное на свете. А я был тогда еще маленьким и всего, конечно, не понимал. Только потом я узнал, что с ним случилось. После коммунистического переворота в Академии начались безжалостные гонения. Известные профессора и педагоги были изгнаны, студентам было запрещено работать с обнаженной натурой, вместо них на пьедесталах стояли рабочие в спецовках. Тихий перестал ходить на занятия, перестал общаться с друзьями и вскоре его забрали в армию". В страшные 50-е годы шпиономании и политических процессов, в дни опасности и преследований что-то случилось с психикой Тихого. Он попал в тюрьму, потом его мать добилась перевода сына в психиатрическую больницу в Опаве, где старый знакомый доктор Буксбаум был главным врачом. Там его держали , пока не началась хрущевская оттепель. Тихий вернулся в Кийов, жил у родителей, получал грошовую инвалидную пенсию. Писал картины, упорно держась за свои старые привязанности — довоенный модернистский стиль, импрессионизм, кубизм.

В 60-е годы Тихий вообще перестал заботиться о своей внешности. Он не стриг волосы, отпустил бороду, носил разорванную черную одежду. Это был антипод идеала нового социалистического человека. И он опять попадает на 8 лет в тюрьму и в психиатрическую больницу. В 70-е годы полицейское давление на Тихого продолжается. Регулярно, накануне Первого мая и других коммунистических праздников, перед домом Тихого останавливалась полицейская машина, и его на два дня изолировали от общества. В марте 1972 года картины Тихого полиция выбросила на улицу и отобрала мастерскую в доме бабушки Буксбаум. Тихий снимает каморку у соседки, живет среди мышей и говорит: «Мыши — это мои сестры. Убивать их в мышеловках я не могу и хочу быть похоронен рядом с ними». И еще: «Я — пророк распада и пионер хаоса, ибо только из хаоса возникает что-то новое». Ужасающий беспорядок и грязь в его берлоге — это его программа.

Исчерпав свой интерес к абстракции, рисунку и живописи, Тихий ушел в фотографию, найдя выход через технологически неустранимое присутствие внешней реальности. Определяя фотографию как «живописание светом» он по-прежнему придерживался принципов импрессионизма. В этом смысле фотография и рисунок стали для него взаимозаменяемыми физическими выражениями одной и той же художественной мысли. Проявив и напечатав свои снимки — каждый из его отпечатков уникален, фотобумага зачастую отрывалась руками — Тихий складывал их в коробку и рассматривал позже, отрезая части, не заботясь о прямых углах, выделяя очертания карандашом. При этом он очень внимательно относился к цвету обрамления и паспорту, которые тоже делал сам.

В 1970–80-е годы легкость и изящество линии ушли из его рисунков. В то же время он стал много экспериментировать — появилась живопись на деревянных досках, найденных во дворе, новая для него графика. Все его работы пылятся и валяются в полном беспорядке в его доме. С тех пор, как Тихий потерял свою студию, ему приходилось работать в весьма скромных условиях своего дома. Трудно было находить натурщиц, живя в изоляции, под давлением внешних помех. Модели не приходили к нему, и он сам стал выходить на их поиски. Когда его спрашивали, почему он увлекся фотографией, он отвечал: «Картины уже были написаны, рисунки нарисованы. Что мне оставалось делать? Я стал искать новую технику. С помощью фотографии я все видел в новом свете. Это был новый мир».продолжение

прочитайте ещё