Александр Пискунов
По Белой на плоту
Чаще других в тишине над рекой звучит вопрос:
— На чем идете?
— На полиэтиленовых пакетах, — неизменно отвечает капитан.
Не первая группа и не первый год спускается вниз по Белой на надувных из тонкого беловато-прозрачного полиэтилена сигарах, покрытых дощатым настилом. Тем не менее этакая прямоугольная танцплощадка на воде, украшенная парой подходящих весел на высоких уключинах, заставленная грубо сколоченными столом и скамейками, заваленная рюкзаками, привлекает внимание не только новичков. Бывалые интересуются толщиной материала, удивляются сдержанно:
— Ноль три... И как на перекатах?
Белая в верховье петляет среди невысоких укутанных лесом гор Южного Урала. Наталкиваясь на обнажившийся камень склонов, река ожесточенно бьется среди скатившихся валунов, и вместе с ней мечется каждое судно, которое несет она на себе. Громоздкому плоту на каждом перекате не просто добраться до спокойной воды.
Байдарочники, легко догоняющие любую посудину, сушат весла, расспрашивают подробнее: как сделаны клапаны, где куплены доски, долго ли строили. Большое водоизмещение и полезная площадь — наши очевидные преимущества. Что же касается байдарочников, то их скорости не заведуем. Мы не торопимся. А они уходят от нас так же быстро, как наш плот отдаляется от приметного дерева...
Оба Сережки, младшие члены экипажа, мечтают о палубной надстройке в виде установленной палатки. Тогда бы не так мешали, не путались бы под ногами у взрослых, рассуждают они. Палатку ничего не стоит поставить на нашей плавплощади (вполне подходящий термин для такого плоскостного «корабля»), но ветер, частенько вырывающийся из очередной прорехи в горной гряде, на медленном плесе легко тащит массивный плот за собой. И без палатки ему есть за что зацепиться: тут и стол, и груда вещей, да и взрослые, когда маячат на носу или корме со спиннингами, волей-неволей служат хорошим парусом.
Спиннинг в почете у всех членов экипажа. Но молодежь не допускается во время движения плота к этой снасти. Наш плот так густо заселен, что ничего не стоит при забросе блесны зацепить ее тройником соседа.
На ходу можно ловить нахлыстом, а то и обычной удочкой уклеек да ельцов, но никому не нравится возня с путающимися лесками и срывающимися насадками. И главное, любую снасть нужно то и дело бросать и садиться, одним — на весла, остальным — впередсмотрящими, чтобы всем вместе наверняка определить, где рябит вода, с трудом переливаясь через каменную россыпь, где водяной бугор выпятился над валуном, и провести плот, не коснувшись ни одним понтоном ни одного камушка. Отложить в сторону спиннинг проще всего: удилище короткое, леска толстая и убирается быстро, блесну легко пришпилить крючком к катушке.
Спиннинг притягивает возможностью хоть в какой-то мере покорять пространство. Конечно, с точки зрения ловца. Когда на траверзе замечаешь глубокий заливчик, не тревожимый главной струей, обрамленный по берегу осокой, а по бокам лентами водорослей, так и кажется, что где-то на краю его затаилась щука. И проверить это можно без особого труда с помощью спиннинга, правда, весьма приблизительно. Далеко и точно послать блесну и замереть на миг, потому что при всем вашем старании случается, попадает она вовсе не в центр облюбованного места, а на сухие камни, на траву или, что намного хуже, за крохотным бурунчиком, отмечающим утопленное бревно. За него блесна цепляется мертво.
Спасибо капитану — спасает в таких случаях. Без лишних слов отдает команду и сам хватается за весло. Прогнать объемный плот десяток метров против течения нелегко даже на самом спокойном плесе. Как-никак — река горная.
Может быть, щуки стоят в каждой яме, за каждым камнем, но никому не узнать об этом. В редких случаях пересекаются пути блесны и живой рыбы. И нередко в довольно неожиданных местах. Самый первый щуренок чуть не наскочил на плот, когда вдруг стальной тусклой тенью выскочил из сизой глубины вслед за яркой блесной, и та коварно, словно была живая и хитрая, подцепила его одним из трех изгибов якорька, хотя щуренок уже как будто не хватал ее, а пытался развернуться и уйти в привычный сумрак.
Позже, в теплый с ветерком и солнцем день, на широком плесе, устланном по сторонам от стрежня темными извивами водяной травы, щуки клевали как сумасшедшие. За каких-нибудь полчаса мы взяли семерых, да не меньше того сорвалось. Одна из них сразу сняла упавшую на сплетение водорослей большую белую блесну, но тут же, уколовшись, сотворила крутобокий бурун и сорвалась. Через минуту в том же месте бросилась на узенькую блесенку другого спиннинга и теперь уже, надежно зацепившись, закрутилась в черной воде. И все же не сдалась без боя, рванулась вперед мимо подсачека и ушла под плот, где и отомстила: то ли зубом, а скорее всего тройником распорола понтон. Плот накренился, но не сильно. Запас плавучести был большой. Все равно причалили и на каменистом пологом берегу отвязали настил и закрепили новый понтон вместо поврежденного.
С обновленного плота в тот же день щуки не ловились. Видно, прошло время жора. Не слишком огорчившись, мы вытащили из воды весла и некоторое время катились по заметному речному уклону к шумящему впереди перекату. Молчали, глядели на мутную пестроту мелькающих на дне камней, на серые скалы, кое-где разлинеенные прилепившимися на уступах соснами. Большой бурый коршун летел навстречу. Тяжело махая крыльями, поднялся повыше и стал парить; легко чертил правильные круги и незаметно сдвигался вслед за плотом. Вороны расхаживали по грязи обмелевшего залива и не обращали внимания ни на коршуна, ни на людей. Хотелось мирно дремать в наступившем покое, да неотвратимо приближающийся перекат не позволял расслабиться по-настоящему.
На дневке наконец-то можно было порыбачить вволю.
Стоянку устроили на просторной площадке под высокими тополями. Река здесь, слившись из двух потоков, обогнувших плоский галечный остров, выпрямлялась и долго шла под лесистым крутогором, растекаясь в нашу сторону по широкой отмели.
Августовский жаркий день как начался солнцем, так и продержался ясным до вечера. На синем по-осеннему небе только после полудня появились белесые облачные разводы. Солнце легко пробивало их. Ослабший ветер разгонялся немного над прохладной рекой, но ворваться в прибрежный черемушник, густо заплетенный внизу травянистыми стеблями, не мог, не хватало сил. Черемухи уже потеряли листья, и оттого свободно стало крупным черным ягодам. Дрозды, покрикивая, раз за разом налетали на богатое угощение.
Недалеко от последних высунувшихся из воды камней среди дня бухал жерех, всегда неожиданно и для нас, и для рыбьей мелочи. Мальки выскакивали огромным серебристым веером. Он сминался близкой сушей. Блесну жерех не пытался прихлопнуть крепким хвостом. Исчезал на время ее тяжелого тарахтящего хода, чтобы тут же снова гульнуть в веселой искрящейся воде, которую так заманчиво чертят легкими штрихами шустрые рыбешки, изредка поддразнивая крошечными вспышками.
Жерех не шел на блесну. С нахлыстом тоже ничего не получилось. Поэтому срочно потребовались пескари, чтобы поставить на ночь десятка два живцов на настоящую рыбу.
Пескари жили на галечной отмели. Они отходили вглубь, встревоженные шумом и брызгами, а когда переставала бурлить вода, отрывались от темных щелей между камушков и начинали пробираться поближе к неестественно белым ногам человека, которые так кстати пускают аппетитные струйки мути в чистую воду. Несильное течение относило рыбок, они возвращались толчками. Если ноги не двигались долго, мелкие пескарики начинали пощипывать мягкую кожу.
Мы опускали в воду мелкоячеистую сетку с камнем и сухарем в центре. Пескари, теперь уже затаиваясь прямо на сетке, по-прежнему собирались у кормного места. На фоне темно-зеленой сетки, под бликами речной поверхности их с трудом можно было разглядеть, а потому не каждый подъем приносил улов. Наконец они ввалились такой гурьбой, что в корзинку их вычерпывали пригоршнями. Зараз поймали два десятка пригодных по величине для наживки. Критерии пригодности капитан установил весьма строгие. Оставляли только кругленьких и толстых, не короче складного ножика рыбешек. В детстве поймать такого удочкой в тихой равнинной речке нечего было и думать. Наполовину меньший пескарь выгибал дернувшееся удилище и считался вполне годным для жаренья. Здесь же за один удачный взмах можно вытащить на целую сковородку. Судя по величине и активности пескарей, мы имели шансы поймать рыбу, достойную экипажа крупнейшего на Белой судна.
Живцов ставили весь вечер. Долго разматывали толстую леску, привязывали крупные двойники. Еще дольше завозили донки на резиновой лодке, стараясь забросить снасть в места поглубже. За время долгой процедуры пескари либо обрывали слабую ноздрю и исчезали, либо теряли подвижность. Для таких случаев и понадобился весь наш запас. Сильное течение не только сносило лодку; за секунды успевало накрутить на ошалевшего пескаря длинную сосульку из зеленого водяного шелка.
Закончили, когда яркий круг луны завис над горной седловиной, из которой приходила река. Ветер стих. Все же какое-то неощутимое движение воздуха увлекало белый шлейф дыма вниз по реке. С той стороны поодиночке начали лететь светло-прозрачные поденки. Основной лет их прошел ровно неделю назад. Слабый речной прибойчик, существующий благодаря неровному бегу воды, везде наплескал желтоватую каемочку из погибших насекомых.
Назавтра встали рано. Где-то километров за сто в степи солнце наверняка показало красный краешек своей громады, но здесь, в горах, оно появлялось позднее, успевшее разогреться за горами и туманом. Молочная пелена тихо волочилась по извечному здесь пути воды и воздуха, слабыми нитями касалась речной ряби и холодной гальки. Не шелестел отяжелевшей листвой ветер, не попискивали птицы, не бухала рыба. Единственно в такт неумолчному гулу вздрагивала речная струя.
Первую донку сняли с живым-невредимым пескарем, спокойненько отсидевшим ночь в броне из зелени. Две вытащили с голыми крючками. Следующая леска натянулась. Ее пошатывание отличалось от легкой дрожи при живом пескаре. Толстая леска так и не выпрямилась струной, не избавилась от неровностей и без этого легко вынесла на отмель некрупного голавля. Да он и не упирался сильно, не паниковал лишнего на суще. Лениво выгибался и пошевеливал яркими рубиновыми плавниками. Словно берег свою крупночешуйчатую одежду — серебристую, чуточку тронутую позолотой.
Шансов на успех прибавилось.
Действительно, следующая снасть подозрительно ровно уходила в глубину. Роняя капли, она подалась с трудом. Непосильная тяжесть чувствовалась на конце. Потом леска ослабла на секунду. У самой поверхности в тусклой воде повернулась широкомордая гибкая рыбина; блеснув белым брюхом, ушла вниз.
— Сом!.. — одновременно выдохнули все.
Капитан молча сбрасывал сапоги.
Сом не трепыхался буйно, не дергался в сторону по-щучьи; неповоротливым увальнем тяжело шевелился, понемногу вытягивая из рук леску, и, успокоившись, опять отдавал выигранные сантиметры. Со второго раза подсачек накрыл его широким горлом, длинный сетевой конус перехлестнулся через обруч. В таком спеленатом виде и выволокли его подальше на сухую гальку.
Сом расплылся тяжелым телом по камушкам. И теперь он не подпрыгивал, не извивался. Изредка перекидывался из стороны в сторону. Длинные мягкие усы прилипли к плоским галькам. Толстогубая пасть, без хищных клыков, выглядела бы совсем безобидной, если бы не начиналась сразу за гладкой губой безукоризненная «терка» из множества крошечных внутрь загнутых зубиков. На широченной плоской спине одиноким маячком торчал гибкий плавник, явно несилового назначения. Скорее всего, улавливал он какие-то колебания воды, нужные для ориентации и охоты. А для того чтобы повернуть и толкнуть вперед крупное тело, больше подходил обрамленный плавниками хвост. Глубинный и малоподвижный образ жизни сома выдавали плоские мелкие пиявки под губой и на голове.
Намерили в соме десять килограммов весу и метр длины.
Солнце тем временем расшевелило туманные клубы. Они нехотя, цепляясь за верхушки открывающихся сосен, перевалили через гору или ушли вместе со стремительной водой. Солнце без помех стало сушить траву, греть песок. Заодно обесцветило до того парадно желтое в окружающей серости пламя костра. Легкий ветерок потянул навстречу течению, покрыл рябью постоянные бугры быстрой воды, и оттого река посинела и как бы остановилась.
После поимки сома окончательно решили, что возле стоянки ловить нечего. Вниз река далеко тянулась, не меняясь. Вверху, сразу перед островком, заканчивался широкий плес. Трубчатые большие стебли, увенчанные крупным листом, стояли в воде у берега; глубже замысловато расплылись темные пятна донных растений.
Как и предполагали, щучки здесь водились. Едва ли не после первого неуверенного заброса к чиркнувшей по водорослям блесне, круто выгнувшись в развороте, бросился щуренок и сразу же безвольно заскользил вместе с ней сначала по водяной, а потом и по береговой густой траве. Стало невозможно отозвать обоих Серег от добычливого места. Правда, остальные щуки, в отличие от первой, были менее удачливы на охоте: они раз за разом промахивались и больше не пытались догонять подозрительно сияющую «рыбку». Благодаря таким неудачам, по крайней мере на сегодняшний день, они убереглись от быстрого высыхания на горячем песке.
Солнце палило вовсю, ноги путались в траве, но все равно хотелось пройти на шаг дальше и бросить блесну так точно, чтобы провести ее рядышком с замеченным камнем или бревном.
Последний из пойманных щурят промчался все же за блесной и после неудачного броска цапнул ее на мели и был выброшен на плоский теплый валун. Погубила его непомерная жадность. Непонятно, как он собирался схватить не намного меньшую самого себя добычу, если из его пасти торчал хвостик большущего пескаря, успевшего передней частью раствориться в щучьем нутре. Похоже было, что если подошло время кормиться, то должна щука сколько-то времени хватать все подряд.
Такое бывает и с рыболовами. Невозможно остановиться, когда впереди места кажутся самыми добычливыми. Но плотно впечатанные в землю плоские валуны соединились постепенно и за кустом загнулись вверх монолитной скалой. Идти дальше было некуда. Попробовали хлестать по старым следам, но больше ничего не поймали.
И снова река несет нас вниз и, похоже, хочет разбить плот о большую, гладко обтесанную скалу, напоминающую стог сена. Скала быстро приближается и все больше морщинится, обрастает выступами и пещерками. Все меньше у нее сходства со стогом. Река упирается в гранитную стену и, не сдвинув ее, круто уходит в сторону, в ярости пытается перевернуть когда-то скатившиеся со скалы камни, но струи срываются с их гладких боков.
Перекатом хорошо любоваться издали. Вблизи зевать не следует. Река легко может посадить плот на один из валунов или крепко чиркнуть тугими понтонами о скалу, у которой найдется на беду острый недавний, не сглаженный водой скол. Трудно сказать, что хуже. Вот и приходится ставить плот углом и, усиленно отгребая назад, обходить подозрительные места.
Капитан строг и бдителен. Самый пустячный перекат не проходит без него, ну, а такой — тем более. Потому и прошли весь маршрут без крупных происшествий. Ну а распоротый щукой понтон можно считать терпимой неприятностью.
Все время хотелось поймать жереха, посмотреть ранее не виданную знаменитую рыбу — любительницу крепкой струи и шумного разбоя. На блесну, к сожалению, он так и не попался. Зато, не пугаясь взмахов и топора, чего хватает на реке днем, он, как и сом, схватил в начале ночи не обманную железку, а натурального упругого пескаря. Наверняка по своему обыкновению грохнул широченным хвостом, схватил и пошел метаться на леске, как молодой жеребчик на вожжах. Он скорее всего и ушел бы, да его бешеные удары перекрыли гул воды, и мы, уже наученные потерями, не стали дожидаться утра, вытащили в темноте. Так и не полюбовались по-настоящему его скачками в родной стихии.
По поводу успешной ловли устроили праздничный обед с ухой из щуки на первое. Чисто рыбный сладкий навар усилили одной картофелиной и обычным набором специй. Пшено или другую крупу, придающую сытость, не бросали. Жереха зажарили самым простым, единственно известным способом и пришли к выводу, что назван он по заслугам именем, имеющим созвучие с жареным. В тот день и чай приготовили особый. Целый веник душицы вперемешку со зверобоем сунули в ведро с чаем настоящим. И, говоря высоким слогом, отдали ему должное.
...Скалы, лес по горам, перекаты — все оборвалось в один день, чуть ли не в час. Река вынесла плот на ветер и как будто из тени. За пологими расплывшимися холмами светилось небо над ровным пространством степи. Река понесла свои воды степенно, без бугров и вихрей. Глядя напоследок на уходящие под плот песчаные гребни дна, причесанные водоросли, трудно было представить, сколько их проняло под нами за две недели.
