ГЛАВА XVI,
  О дикарях

  Поговорили мы с капитаном порта о местных новостях, о достопримечательностях. Он меня в музей пригласил. Пошли.
   Там действительно есть что посмотреть: модель утконоса в натуральную величину, собака динго, портрет капитана Кука...
   Но только я задержу внимание на какой-нибудь детали, мой спутник тянет меня за рукав и дальше влечет.

   — Идемте,— говорит,— я вам самое главное покажу: живой экспонат, вождь дикарей в полном вооружении, особенно интересно...
   Ну, входим в зал. Там сделан этакий загончик, вроде как в зоопарке, и разгуливает здоровенный папуас с удивительной прической на голове... Увидел нас, издал воинственный возглас, взмахнул дубинкой над головой... Я было попятился. А потом вспомнил тех артистов в Гонолулу и, по правде сказать, согрешил. «И этот,— думаю,— тоже, наверное, артист». Ну и решил расспросить потихоньку, без свидетелей, как это он до такой жизни дошел.
   Распрощался повежливее с капитаном.
   — Спасибо,— говорю,— за компанию, очень здесь интересно. Но вас я не смею задерживать, а сам, с вашего позволения, еще посмотрю...
   И остались мы с папуасом наедине. Разговорились.
   — А вы, — спрашиваю,— признайтесь, настоящий папуас или так?
   — Ну, что вы,— отвечает тот,— самый настоящий, сын вождя, учился в Оксфорде, в Англии. Окончил университет с золотой медалью, защитил диссертацию, получил звание доктора прав, вернулся на родину... А тут работы по специальности нет... У папуасов — какие права?.. Жить не на что, вот и поступил сюда...
   — Вот как? И хорошо зарабатываете?
   — Да нет,— отвечает,— не хватает. Ночью еще по совместительству городской сад стерегу. Там лучше платят и работа полегче. Тут тихо. Вот только вчера какие-то дикари напали, отняли бумеранги. Сегодня не знал, с чем и на службу идти. Хорошо, догадался: у меня со студенческих лет набор палок для гольфа остался, с ними и пошел. И ничего, не замечает публика...
   Да. Ну, распрощались. Тут бы можно и покинуть Австралию, но у меня остался долг чести, так сказать: вернуть оружие вождю папуасов и посмотреть, что с моим адмиралом...
   И вот, знаете, снарядились мы по-походному, яхту сдали под надзор портовых властей, а сами отправились все втроем. Идем в глубь страны по следам недавних событий, читаем книгу природы; вот здесь я за кенгуру гнался, вот здесь ручей, здесь бумеранг лежал, здесь сам Кусаки... Однако нет ни того ни другого. А здесь я последние палки бросил. Ну и тут, знаете, пусто. Как корова языком слизнула.
   Ну, побродили, обыскали все кругом. Тот же результат. Только с дороги сбились. В море-то я хорошо ориентируюсь, а на суше, бывает, и заблужусь. А тут кругом пустыня — ориентиров нет. К тому же жара и голод. Фукс с Ломом ропщут потихоньку, а я креплюсь: положение обязывает, как ни говорите. Да.
   Недели три так бродили. Измучились, похудели. И сами не рады, что пошли, да теперь уж делать нечего... И вот, знаете, однажды разбили мы бивуак, прилегли отдохнуть, а жара — как в бане. Ну, разморило, заснули все.
   Не знаю, сколько уж я проспал, но только слышу сквозь сон: шум, возня, воинственные крики. Проснулся, продрал глаза, гляжу — Фукс тут, под кустом, спит крепким сном, как младенец, а Лома нет. Посмотрел кругом — нигде нет. Ну, тогда беру бинокль, осматриваю горизонт и вижу — мой старший помощник Лом сидит у костра, а кругом, понимаете, дикари и, судя по поведению, едят моего старшего помощника...
   Что делать? Я тогда складываю ладони рупором и во все горло кричу:
   — Отставить есть моего старшего помощника!
   Крикнул и жду... И вот, поверите ли, молодой человек, слышу, как эхо, доносится ответ:
   — Есть отставить есть вашего старшего помощника!
   И действительно, смотрю— отставили. Закидали костер, поднялись и все вместе направляются к нам.
   Ну, встретились, поговорили, выяснили недоразумение. Оказалось, папуасы с северного берега. У них тут и деревня была недалеко, и море тут же, а Лома они вовсе и не собирались есть. Напротив, угостить нас хотели, а Лом их уговорил подальше от бивуака костер разложить: боялся потревожить наш сон. Да.
   Ну, подкрепились мы. Они спрашивают:
   — Куда, откуда, с какими целями?
   Я объяснил, что ходим по стране и скупаем местное оружие старинных образцов для коллекции.
   — А,— говорят,— кстати попали. Вообще-то у нас этого добра не бывает. Это хозяйство мы давно в Америку вывезли, а сами на винтовки перешли. Но сейчас случайно есть небольшая партия бумерангов...
   Ну, и отправились мы в деревню. Притащили они эти бумеранги. Я как глянул, так сразу и узнал свои спортивные доспехи.
   — Откуда это у вас?— спрашиваю.
   — А это,— отвечают они,— один посторонний негр принес. Он сейчас поступил военным советником к нашему вождю. Но только его сейчас нет, и вождя нет — они в соседнюю деревню пошли, обсуждают там план похода.
   Ну, я понял, что мой воинственный адмирал здесь окопался, и вижу — надо уходить подобру-поздорову.
   — Послушайте,— спрашиваю,— а где у вас ближайшая дорога в Сидней, или в Мельбурн, или вообще куда-нибудь?
   — А это,— отвечают они,— только морем. По суше и далеко и трудно, заблудитесь. Если хотите, можете здесь пирогу зафрахтовать. Ветры сейчас хорошие, в два дня доберетесь.
   Я выбрал посудину. И странная, доложу вам, посудина оказалась. Парус вроде кулька, мачта — как рогатина, а сбоку за бортом — нечто вроде скамеечки. Если свежий ветер, так не в лодке надо сидеть, а на этой скамеечке как раз. Мне, признаться, на таком судне ни разу не приходилось плавать, хоть я в парусном деле и не новичок. Но тут делать нечего, как-нибудь, думаю, справлюсь.
   Погрузил бумеранги, взял запасов на дорогу, разместил экипаж. Я в руле, Лом с Фуксом за бортом, вместо балласта. Подняли паруса и пошли.
   Только отошли, смотрю — за нами в погоню целый флот. Впереди большая пирога, а на носу у нее — мой странствующий рыцарь: сам адмирал Кусаки в форме папуасского вождя.
   Я вижу — догонят. А сдаваться, знаете, не-интересно. Если бы одни папуасы, с ними бы я сговорился — все-таки австралийцы, народ культурный,— а этот... кто его знает? Попадешься вот так, живьем сожрет... Словом, вижу, как ни вертись, а надо принимать сражение.
   Ну, взвесил обстановку и решил так: вступать в бой, проливать кровь — к чему это? Дай-ка лучше я их искупаю. Таким воякам первое дело — голову освежить. А тут ветер боковой, крепкий, команда у них вся за бортом, на скамеечках. Так что обстановка самая благоприятная. Ну и если сделать этакий штырь подлиннее да быстро развернуться...
   Словом, в две минуты переоборудовал судно, сделал поворот и полным ходом пошел на сближение. Идем на контркурсах. Ближе, ближе. Я чуть влево беру руля и, знаете, как метлой, смел балласт с флагманской пироги, со второй, с третьей... Смотрю — не море кругом, а суп с фрикадельками. Плывут папуасы, барахтаются, смеются — так раскупались, что и вылезать не хотят.
   Один Кусаки недоволен: вскарабкался на пирогу, кричит, сердится, фыркает... А я, знаете, просемафорил ему: «С легким паром»,— развернулся и пошел назад в Сидней.
   А там, в Сиднее, возвратил бумеранги владельцу, попрощался с партнером по гольфу, поднял флаг.
   Ну, конечно, провожающие были, принесли фрукты, пирожные на дорогу. Я поблагодарил, отдал швартовы, поднял паруса и пошел.