Маргаритке давно хочется сходить в кино посмотреть какой-нибудь интересный мультипликационный фильм. Как-то раз прохожу я мимо кино-театра «Цанко Церковский», вижу: висит яркая афиша. Тут-то я и вспоминаю Маргариткино желание. Я и сам любитель веселых, забавных фильмов. Зная, что после двух часов дня мы оба свободны, я решаю составить дочке компанию. Возвращаюсь домой и, едва переступив порог, размахиваю билетами. Маргаритка бросается мне на шею.
   — Вот это отец! — кричит она. — А я уже потеряла надежду. Хотела просить бабушку, но ты же знаешь, она тяжела на подъем, ее с места домкратом не сдвинешь...
   — Ш-ш-ш-ш-ш!—строго останавливаю я Маргаритку и отстраняю от себя ее руки. — Разве можно про бабушку так говорить?
   — Это я от тебя слышала.
   — Никогда я ничего подобного не говорил! Откуда это у тебя такие выражения?
   — Говорил. Помнишь, ты хотел с мамой и с бабушкой в театр пойти? Ты тогда сказал: «Ну и тяжелы вы на подъем, домкратом вас с места не сдвинешь!»
   — Ну, довольно тебе, — несколько смущенно говорю я. — Почему ты должна повторять, как попугай, глупости, которые иногда говорят взрослые?
   Маргаритка смотрит на меня с удивлением:
   — А откуда я знаю, что глупость, а что нет?
   Попав в затруднительное положение, я стараюсь переменить разговор.
   — Давай-ка скорее поедим, нам надо спешить. А об этом поговорим в другой раз.
   Мы обедаем второпях и без четверти два подходим к кинотеатру. Входим в фойе, и... о, какая неожиданность! — вы можете догадаться, кого мы встретили? Нет, конечно. На лестнице, ведущей на балкон, держа руки в карманах длинных штанов, стоит наш главный разведчик — тот самый Тошко, который вместе с нами летом пережил столько приключений на Ропотамо.
   — Здравствуй, Тодор! — весело приветствую я парня и подаю ему руку.
   — Здравствуй, профессор! — оправляется от смущения Тошко; он здоровается со мной и снова засовывает руки в карманы.
   Маргаритка в это время неизвестно почему прячется у меня за спиной.
   — А-а-а! — удивляюсь я. — Что же это, вы забыли друг друга, что ли? Вы бы хоть поздоровались!
   Тошко неохотно вынимает из кармана руку. Маргаритка так же неохотно пожимает ее и опять прячется у меня за спиной.
   — Ну, ты что тут поделываешь, Тодор? — спрашиваю я.
   — Взял билет на «Случай на границе», на четыре часа.
   — Ты, выходит, где-то недалеко живешь?
   — Где там! У самого Русского памятника.
   — И сам пришел сюда?
   — А то как же! Что я, маленький ребенок?
   В это время Маргаритка меня дергает сзади за пальто:
   — Папа, послушай, что я тебе скажу.
   — Ну, говори!
   — На ушко.
   Я наклоняюсь, не в силах понять, в чем тут дело.
   — Папочка, давай выйдем немножко на улицу! — шепчет она.
   — Зачем?
   — Так просто.
   — Глупости! Разве тебе не хочется поговорить с Тошко? Такими друзьями были в Приморском. Тодор, почему ты у нее не спросишь, где лодка?
   — А чего тут спрашивать! — говорит Маргаритка. — Лодка лежит дома. Папа, давай выйдем, ну я прошу тебя! Тут очень душно! До свидания, Тошко!
   — До свидания! — холодно отвечает Тошко и, безразлично насвистывая, удаляется.
   Что бы это могло означать, черт возьми! Или тут что-то такое, чего я не могу понять? Ведь они расстались в Приморском очень сердечно, обещали обязательно приходить в гости друг к другу, откуда же сейчас эта непонятная холодность?
   Мы с Маргариткой выходим на улицу.
   — Ну? — спрашиваю я. — Что это за история? К чему все это?
   — Так просто.
   — Как это так просто! Я тебя спрашиваю, что все это значит?
   Маргаритка смотрит в землю и смущенно теребит платочек.
   — Отвечай же!
   — Что... А то, что он мальчишка.
   — Ну, и что из этого? Разве в вашем классе нет мальчишек?
   — Есть, но там другое... Да и они уже не хотят с нами играть.
   — Вот те на! А почему они не хотят с вами играть?
   — Потому что мы девчонки.
   — Кто тебе внушил эти глупости? Разве в пионерской организации вас делят на девчонок и мальчишек?
   — Не делят, но...
   — И правильно делают, что не делят. Ну-ка, пойдем обратно, и ты увидишь, вы опять станете такими же друзьями, какими были летом.
   Глаза Маргаритки наполняются слезами.
   — Папочка, прошу тебя, не надо!
   — Но почему? — начинаю я выходить из себя.
   — Ох, как ты не понимаешь! Он же будет... смеяться надо мной.
   — Как, то есть, будет над тобой смеяться! С какой стати? Что же в тебе смешного?
   Маргаритка молчит, по ее щекам скатываются слезы. Я кладу ей на плечо руку и привлекаю к себе:
   — Что с тобой, моя девочка? Признайся папе и увидишь, тебе полегчает.
   — Он... он... — всхлипывает у меня на груди Маргаритка, — ведь он увидит, что я хожу смотреть детские картины... Да еще с отцом... как ребенок какой-нибудь... Знаешь, как над нами смеются...
   — Ох, глупышка, глупышка! — усмехаюсь я, поглаживая ее светлую головку. — Так вот оно в чем дело, глупышка ты моя...
   И вдруг я понял, что как-то совершенно незаметно Маргаритка перестала быть ребенком. Об этом надо будет серьезно поговорить с мамой. Нам необходимо призадуматься. Да, да, необходимо призадуматься. Ведь Маргаритке уже одиннадцать лет.