Старуха в ужасе попятилась:
   —    Сын! Я боюсь за тебя... Тебе не будет прощения!
   Николас уже ничего не слышал — он колдовал.
   —    В бабочку! В бабочку! Я превращу тебя в бабочку... Мама! Ты — бабочка... Бабочка! — завопил он истошным голосом и взмахнул руками перед лицом матери.
   В тот же миг старуха исчезла, а бабочка, крылья которой напоминали мраморные разводы, бесшумно запорхала по комнате.
   Николас молча наблюдал за беспечным полётом бабочки... Пока она не наткнулась на пламя свечи, не вспыхнула и не упала на стол. Только тогда он опомнился и устало опустился на стул, шепча как бы про себя:
   —    Прости, мама... Я пошутил... Теперь я сирота... Я сам сделал себя сиротой.
   Слеза покатилась по щеке и исчезла, затерялась в его рыжих дремучих усах.

   Хоть Николас и был колдуном, он так же, как и Мышиный король, беззаботно спавший на своей бархатной подушке, не подозревал, что в это самое время Мило и Люба уверенно приближались к своей цели.
   Иногда Любе становилось страшно. Ей казалось, что она, того гляди, сорвётся и разобьётся у подножия башни. Ей хотелось проснуться, потому что она понимала, что всё это происходит во сне, который можно прервать. Но так только казалось... Сон упрямо не прерывался. И она была благодарна ему!
   Двустворчатое окно одинокой башни было уже совсем близко. Ещё несколько усилий — и Люба увидит бедную Парлипа...
   Дорога спасителей никогда не бывает лёгкой.
   Мило и Люба, изнемогая от напряжения, вскарабкались на подоконник и проникли в комнату, где томилась Парлипа.
   Пленница, услышав шум, не открыла глаза: она ждала любых козней и утратила способность откликаться на них.
   —    Что с ней? Она жива?! — воскликнул Мило, обращаясь к Любе, словно она могла ответить на этот вопрос.
   Тогда пленница приоткрыла глаза... Вновь закрыла и сильно протёрла руками: она не поверила тому, что увидела.
   Потом тихо проговорила:
   —    Мило... Это ты?
   —    Это я! — торжествующе подтвердил он.
   —    Я верила, что ты вернёшься... чтобы спасти меня... Я ждала тебя... Столько лет прошло!
   Слёзы радости двумя ручейками катились по её    бледным    щекам.
    —    Парлипа! Дай мне обнять тебя, как прежде!
   Мило бросился к своей невесте и поднял её на руки. А когда опустил её на пол, то заметил, что Парлипа не в состоянии двинуться. Она виновато и стыдливо взглянула на жениха, закрыла лицо руками.
   —    Что они с тобой сделали? — закричал Мило.
   —    У меня... не мои ноги, — ответила Парлипа. — Они чужие... Они деревянные.
   —    Ну, что же? Пусть! Ты мне и такая нужна... — Мило упал на колени, стал осыпать поцелуями её деревянные ноги.
   И тут произошло чудо! Да, чудо из чудес... Ноги ожили! Конечно, Парлипа первой почувствовала это. Она сделала несколько неуверенных шагов. Потом пошла смелее, смелее... Попробовала присесть. И это удалось ей.
   Будто страшась ошибиться, она приподняла парчовый подол. И все трое увидели не мёртвые, не деревянные... а живые ноги. Те самые, которые привыкли кружиться в танце! Парлипа, словно всё ещё сомневаясь, сделала несколько осторожных танцевальных па. Потом закружилась уверенней... И внезапно, прервав танец, упала в объятия Мило.
   —    Любимый мой... Ты меня спас!
   —    Это чудо! Чудо! — повторял Мило, прижимая её к сердцу.
   —    Нет... не чудо! — возразила ему Парлипа. — Твоя любовь оказалась сильней колдовства. Ты сказал, что я любая нужна тебе. Даже с мёртвыми ногами, даже с деревянными! Ты поцеловал их — и колдовство разлетелось в прах.
   Тут только Парлипа заметила Любу.
   —    Кто эта девочка? — спросила она.
   Мило подвёл Любу к ней.
   —    Это моя маленькая, но смелая подруга, — сказал он. — Она спасла меня, вернула к жизни, и мы вместе примчались к тебе на помощь.
   —    Я так благодарна... вам обоим! — стесняясь и потому на миг отвернувшись в сторону, прошептала Парлипа.
   Мило внезапно стал очень серьёзным. Даже строгим.
   —    Надо немедленно выбраться отсюда! И кажется, пора надеть перстни...
   Мило и Люба достали из карманов свои холодильнички. И надели волшебные кольца.
   —    Теперь — за мной!.. — по-военному скомандовал Мило. И подошёл к двери.

   —    Она заперта снаружи, — предупредила Парлипа.
   Мило дотронулся перстнем до дверной ручки. И где-то там, снаружи, с грохотом отвалился громоздкий засов. Дверь отворилась...
   Мило кивнул... И все трое бесстрашно устремились во тьму. Некоторое время они молча продвигались вперёд, держась за руки.
   —    Стойте! — тихо сказал Мило. — Слышите?..
   Откуда-то издалека донёсся слабый крик. Это был призыв о помощи.
   —    Кто-то зовёт нас, — сказал Мило. — Мы кому-то нужны...
   Все трое замерли. Крик повторился.
   —    Вперёд! — скомандовал Мило. — Нас ждут...
   В конце коридора едва брезжил свет. Устремившись на него, как на маяк, храбрецы очутились перед клеткой, похожей на гигантскую мышеловку. За её металлическими прутьями они увидели юношу... Это его голос, уже изнемогающий, звал их на помощь.
   Парлипа бросилась к решётке:
   —    Натаниэль!
   —    Кто это? — спросил Мило.
   —    Натаниэль! Наш городской крысолов! И мышелов...
   —    Давно он здесь?
   На вопрос ответил сам пленник, с трудом собрав силы:
   —    С тех пор, капитан, как мыши завладели страной и вас превратили в Щелкунчика!
   —    Натаниэль! Ты узнал меня? — спросила его Парлипа.
   —    Как же вас не узнать! — Натаниэль закашлялся и бессильно опустился на дно клетки. — Вы так танцевали в те золотые дни, когда танцы ещё не были отменены и запрещены...
   —    У нас нет времени для воспоминаний! — строго вмешался Мило.
   Он прикоснулся перстнем к дверце решётки — и она распахнулась.
   Натаниэль, качаясь, превозмогая своё бессилие, вышел на свободу. И протянул руки к Мило, желая обнять его. Но тот отстранился:
   —    И на это тоже нет времени... Надо торопиться! Ты, Натаниэль, знаешь, где расположены казармы?
   —    Конечно, знаю!
   —    Так вот... — Мило положил руку на плечо юноши. — Ты доберёшься до казарм и передашь солдатам от моего имени, чтобы они спешили к арсеналу и вооружались. Ты поведёшь их! Я назначаю тебя командиром! Нам нельзя терять ни минуты... Люба! Одолжи на время свой перстень Натаниэлю. Сейчас он ему нужнее...
   Юноша надел зелёный перстень, три раза глубоко вдохнул в себя воздух свободы — и сразу же, у всех на глазах, силы вернулись к нему!
   На раскиданных по столу игральных картах лежала с полуобгоревшими крыльями мёртвая бабочка. В канделябрах горели свечи.
   —    Здесь никого нет... Пусто! — Люба, оглядываясь, прошлась по комнате.
   —    Нам нужно поскорей найти Мышиного короля и разделаться с ним! За всё... за всё с ним расплатиться! — торопил Мило. — Мой перстень понемножку начинает таять и терять свою волшебную силу...
   —    Смотри, Мило! Бабочка! Она попала в пламя и погибла...
   Мило подошёл к столу и дотронулся перстнем до мёртвой бабочки.
   —    Вы спасли меня... — раздался негромкий и хриплый старческий голос. На столе сидела мать Николаса. — Спасибо вам... Хотя, по чести сказать, я не хотела воскресать и видеть то, что видеть невыносимо.
   Она изумлённо разглядывала своих спасителей:
   —    Кто вы такие? Хотя вас... — она обратилась к Мило, — я где-то встречала.
   —    Вы должны меня знать, сударыня! — ответил Мило. — Я был офицером войск Джоконды, пока ваш сын... не превратил меня в деревяшку.
   —    Но вы... я вижу, и сейчас офицер!
   —    Сейчас — да... Так же, как и вы, теперь — опять вы!
   —    Мой сын лишился разума! — сообщила старуха, слезая со стола. — Подумать только: родную мать превратил в бабочку и мёртвой бросил на этом столе! Такого я никак не ожидала. Но мать всегда остаётся матерью! И поэтому прошу вас, заклинаю: освободите сына моего от злобных чар коронованного мышиного чудовища! И вас прошу... — обратилась она к Любе и Парлипа. — Вы кто?
   —    Меня зовут Парлипа! — представилась балерина.
   —    Парлипа! — воскликнула старуха. — Балерина Парлипа? Это на вас задумал жениться мой дурак?
   —    Да. Но я не люблю его и никогда бы не вышла за него замуж. Я — невеста Мило!
   —    Мой сын вам не пара, — согласилась старуха. — Николас был обручён с королевой Сладкоежкой Второй, но обманул её. Это так непорядочно. Хотя Николас, в сущности, не виноват: он сам оказался жертвой Мышиного короля!
   Подумав, она добавила:
   —    Для матери её сын никогда не может быть... виноватым. Даже если по его милости она обожгла себе крылья. И если даже вовсе сгорела на огне... по его воле...
   —    Где нам искать Мышиного короля? — нетерпеливо прервал её Мило.