— Ну, ваш Андреич и жох! — сказал Володьке отец. — Припёр меня к стене. Хватка у него мёртвая.
Володька встрепенулся.
— Как это — припёр? За что?
— Сам скоро узнаешь, — загадочно улыбнулся отец.
И как Володька ни старался, ничего больше ему не удавалось узнать.
Несколько дней все в классе ломали голову над этой загадкой, но так ни до чего и не додумались. А в пятницу Андреич сказал:
— Кто хочет со мной сплавать на остров Козлиный? На нём один из самых красивых маяков на Каспии и множество действующих вулканов.
Слишком уж много сведений вывалил на головы ребят Андреич: остров, маяк, действующие вулканы...
— Что-то заговаривается наш Андреич, — пробормотал Родька.
— А тигров и носорогов там нет? — ехидно спросил Таир.
— Тигров и носорогов там нет.
— А как мы поплывём — кролем или брассом? — спросил Володька.
— Нас туда твой отец забросит. Я с ним уже договорился.
— Ах, вот оно что, — пробормотал Володька и вдруг сообразил: — Но ведь мы все на отцовом дубке не поместимся.
— А все и не поплывут. Вам, во-первых, надо отпроситься у родителей, потому что едем мы с ночёвкой, уходим в субботу сразу после уроков, возвращаемся вечером в воскресенье. Те, кого отпустят, бросят жребий, потому что больше десяти человек судно не возьмёт. Десять вас и я одиннадцатый. Надо взять с собой еду и одеяло.
Жребий бросать не пришлось. На остров Козлиный отправилось пять человек, остальных родители не отпустили.
В субботу было четыре урока, и ровно в час пять счастливчиков стояли на пирсе рядом с пузатыми рюкзаками.
— Ну, молодцы! — смеялся Андреич. — Снарядились отменно. Хоть в кругосветку отправляйся, провианта хватит.
— Из этой-то лужи в кругосветку! — хмыкнул Родька.
— Вот из нашей Юрмалы... — хором отозвались Таир и Володька.
Подошедший Володькин отец внимательно оглядел Родьку.
— Лужа, говоришь? — спросил он. — Нет, милый, это море. И море серьёзное. И ты в этом скоро убедишься.
И Родька убедился. И действительно, очень скоро.
С пирса казалось, что на море стоит полный штиль. Но едва только дубок отвалил, стало ясно, как этот штиль обманчив.
Море дышало. Длинные пологие валы шли размеренно и мощно. Лёгкий дубок тарахтел мотором, тужился, словно играл с волнами в пятнашки, но те легко догоняли его, мягко подбрасывали, какую-то долю секунды держали на своих хребтах, потом ускользали, и дубок клевал носом, катился вниз. И так бесконечно — вверх-вниз, вверх-вниз.
Уже через час такой мерной болтанки Родька укачался. Он сидел, сжав изо всех сил зубы, и старался на воду не глядеть.
О чём-то весело болтали мальчишки. Восторженно взвизгивала Ленка Бородулина, и Родька сидел, уставясь напряжённым взглядом в собственный рюкзак, и сглатывал, сглатывал подкатывавшийся к горлу противный комок.
Он мужественно продержался ещё целый час.
Неожиданно Таир умолк, внимательно вгляделся в Родьку и сказал:
— А Родька-то зелёный!
— Точно. Как огурец, — подтвердил Володька.
— Тебе плохо, Виталик? — участливо спросила Ленка.
И тут Родька не выдержал. Он метнулся к борту, перевесился через него и... как говорится в старых романах, отдал морю дань.
Вид у него был такой несчастный, что даже Таир, неистовый патриот своего родного Каспийского моря, не стал ехидничать, не припомнил Родькины пренебрежительные слова, простил ему «лужу».
А Володькин отец похлопал Родьку по плечу и утешил:
— Не расстраивайся. Сам великий адмирал Нельсон тоже укачивался всю жизнь. И на командном мостике его корабля всегда стояло ведро. На всякий случай.
Родька нашёл в себе силы отшутиться:
— А где ведро на вашем мостике?
Отец Володьки улыбнулся, подмигнул: молодец, мол, так и надо, держись.
— Дело в том, — сказал он, — что я, к сожалению, не адмирал Нельсон, и на моём корабле просто нет ни мостика, ни командной рубки. Но есть и преимущества — море рядом, стоит только через борт перегнуться.
Тут совершенно неожиданно в разговор влез Мамед-Очевидец. Он заговорил, будто его неожиданно включили, будто ткнули клавишу магнитофона:
— Адмирал Нельсон. Командовал линейным кораблём «Агамемнон». В боях потерял правую руку и глаз. Последний корабль — «Виктория».
Родька от изумления даже позабыл, что ему плохо.
Володькин папа на миг выпустил штурвал, дубок рыскнул носом, стал бортом к волне, всех тут же окатило водой. Крутнулся штурвал, крутнулся, словно человек на пятке, дубок на гребном винте, стал на курс.
— А ещё что знаешь? — спросил Володькин папа.
— Ведро у него на мостике действительно было. Самое простое — брезентовое. После каждого похода его выбрасывали, — так же бойко проверещал Мамед и, словно очнувшись, оглядел всех привычным, блестящим от неутолимого любопытства взглядом.
— Вот это знаток! — восхитился Андреич. — Всё знает!
Родька почти не слышал последних слов. Пример адмирала Нельсона оказался очень заразительным. Когда он, оторвавшись от борта, обессиленно рухнул на место, Володькин отец вдруг спросил:
— Есть хочешь?
Родька с недоумением уставился на него. Шутит или издевается? И вдруг внутри что-то со скрежетом провернулось, будто колёса несмазанные скрипнули. Родька застыл, прислушался к себе и понял, что он зверски хочет есть.
— Очень хочу. Просто помираю, — удивлённо ответил он.
— Вот и отлично, — отозвался Володькин отец. — Спустись в кубрик, там макароны есть в кастрюле. Правда, они холодные, но тебе сейчас всё равно, верно?
— Правда. Всё равно, — ответил Родька: он почувствовал, как рот заполняется слюной.
Кубрик на дубке был крохотный — сверху люк, пять ступенек вниз, две узкие койки, столик и дверь в машинное отделение. Родька вошёл и попятился — в нос ударила тяжёлая волна запахов — солярки, нагретого железа, перегоревшего масла — всё едкое, раздражающее.
Родьку затошнило. Но тут он увидел стоящую на столе здоровенную кастрюлю. Кастрюля стояла в деревянном гнезде, неподвижно и важно. И была полна флотских макарон с мясом, обрызганных томатным соком. И есть захотелось так, что ноги ватно ослабли.
Из дверцы машинного отделения выглянул чумазый моторист, подмигнул, прокричал сквозь треск дизеля:
— Рубай! Вилка в ящике стола. Привет! — И исчез, как игрушечный чёртик из коробочки.
Не буду описывать дальнейшего, скажу только, что, когда дубок пришвартовался к хлипкому деревянному пирсу острова Козлиный и Володькин папа спустился в кубрик за макаронами, которыми хотел накормить своих пассажиров, он с изумлением увидел почти пустую кастрюлю и спящего на его койке Родьку. Моторист хохотал.
— Нет, ты видал, кэп, что за лихой народец пошёл! Целый лагун макарон срубал и рухнул. А ведь пришёл чуть живой. Ну, дают! Ну, орлы!
— Ты серьёзно? Один — весь лагун? Может быть, ты ему помогал?
— Ей-богу, шкипер, не притронулся даже.
— Прекрати ты эти штучки — кэп, шкипер! Тоже мне — морской волк. Присмотрел бы за парнем, так и заворот кишок устроить недолго.
— Ничего с ним не сделается, паренёк крепкий. А ведь здорово укачался! Другие, коль укачаются, на еду глядеть не могут. Меня просто с души воротит.
— А у других — наоборот — аппетит появляется гигантский. Вот и этот из таких. Но целый лагун макарон! Фантастика! Надо его будить!
Родька вскочил бодрый и весёлый, будто и не было ни качки, ни его недавних мучений. Макароны сделали своё дело. Но к Каспийскому морю Родька с этих пор проникся почтением.
Почему остров называется «Козлиный», никто не понял.
— Может, здесь дикие козлы водятся? — предположила Ленка.
— Сроду здесь никаких козлов не было, — сказал смотритель маяка, большой неторопливый человек, — коза, правда, есть. Но я её собственноручно с материка привёз.
— Тогда при чём здесь козлы? — спросил Таир.
— А вот поднимемся на маяк — и поймёте.
Маяк был стальной, весь покрытый округлыми головками заклёпок. У входа привинчена большая медная доска, на ней написано:
Henri Lepaunt
1872
Paris
Фёдор Андреич ткнул пальцем в сторону надписи:
— Была такая знаменитая фирма, устанавливала маяки во всех странах. Добротные делал маяки этот Генри, хоть и проживал в сухопутном городе Париже.
— А где же вулканы, Фёдор Андреич? — спросил Родька.
— А, оклемался, Гений? Раз любознательность проявляешь, значит, всё в порядке. Будут и вулканы. Самые взаправдашние. Пошли наверх.
Гуськом долго поднимались по крутой винтовой лестнице внутри маяка, пока не очутились в маленькой, удивительно чистой комнате. Смотритель сказал:
— Вот это и есть маяк. Всё остальное — башня. И начал рассказывать. Оказалось, что в мире нет двух одинаковых маяков. Все чем-нибудь да отличаются. Или формой башни, или сектором освещения, или цветом огня, или высотой его над уровнем моря, или...
Всего и не перечислишь — непрерывный свет, одинарные проблески, группы проблесков, затмевающийся свет... А ещё маяки бывают не только световые, но и радиомаяки и акустические. Попросту говоря, ревуны.
Стоит такой маячок на коварной скале среди моря, на рифе и орёт дурным голосом ночью или во время тумана.
Вахтенный на корабле услышит — и сразу корабль в сторону.
— Наш маячок виден на тридцать километров. В каждой лоции записано, что проблески у нас такие: два по три минуты, один — минута. Если какое судёнышко заблудится, то как только штурманы свет наш увидят, сразу поймут, где они находятся.
Ребята молча разглядывали огромную лампу, сложную систему линз. Всё было ново, необычно и интересно.
— Всё! Решено! Иду в смотрители маяка, — сказал Мамед-Очевидец.
— Ты же в море говорил, что капитаном будешь, — сказал Володька.
— А когда на экскурсию на Нефтяные камни ездили, что нефтяником, — сказал Таир.
— Ничего. Всё успею. Сперва нефтяником, потом капитаном, потом смотрителем. Или наоборот. Я ещё молодой, — хладнокровно ответил Очевидец, не смутившись ни капли.
— А теперь пошли наружу, поглядите остров, — сказал смотритель.
Он открыл небольшую овальную дверь, и ребята вышли на узкий балкончик — балюстраду, — опоясывающий башню маяка. Маяк стоял в конце узкого мыса, и остров с балкончика виден был весь, будто внизу лежала рельефная карта.
— А ведь точно — козёл! — закричал Таир. — А мы на хвосте стоим. Вон тот мыс — точь-в-точь борода.
— Вулканы! — прошептал Родька.
Правая сторона острова, «голова козла», как её назвал смотритель, была сплошь покрыта кратерами вулканов. В них что-то шевелилось, всплескивало, стекало по склонам конусов.
— Чушь какая-то, — не поверил глазам Родька. — Действующие вулканы! Чушь!
— Почему же чушь? — усмехнулся Фёдор Андреич. — Весь остров вулканического происхождения. И вулканы действующие. Только эти вулканы грязевые.
— Вон мои огольцы в «Башке» купаются, — сказал смотритель. — «Башка» — самый у нас большой вулкан, метра четыре ростом и плюётся грязью дальше всех. А в кратере у него тепло, градусов сорок — сорок пять будет. Вон, глядите.
Двое мальчишек казались сверху совсем маленькими. Они сидели на самой верхушке вулкана, опустив ноги в кратер, и по очереди опускались в него с головой. Казалось, что из кратера выскакивают два негритёнка.
Но вот негритята кинулись наперегонки к морю, нырнули, сверху отчётливо было видно, как в голубой воде расплылось вокруг них тёмное пятно, и на берег вышли два белоголовых мальчишки.
— Сейчас познакомитесь. Я их на моторке сегодня привёз.
Целую неделю в интернате, один — в четвёртом классе, другой — в пятом. Дорвались до своих вулканов, соскучились, — ласково сказал смотритель, — говорят, эта грязь полезная. Может, и так. Знаю одно — не вредная, это точно. Мои ребятишки с самых малых лет в ней бултыхаются.
— Как же вы тут один живёте? Вам не скучно? — спросила Ленка.
— Почему один? Нас на острове пятеро. Два метеоролога, моя жена и сестра её. Обе — техники. Да вот гостей сколько! Кроме Андреича с вами ещё егерь из заповедника приехал.
— Какой заповедник? — спросил Володька.
Смотритель нахмурился.
— Есть тут такой. На материке, недалеко. Уникальный заповедник, там даже розовые фламинго водятся. Да только там сейчас нехорошо. Завелось, понимаете, бандитьё, бьёт птицу на гнездовьях без жалости. Мешками увозят.
— А егерь что смотрит?! — возмутился Таир.
— Егерь? Их там трое. А заповедник огромный. И браконьеры вооружены. Стреляют. Нашего Авеза едва не подстрелили.
— А он что же глядел? Лопух ваш Авез, — заявил Родька.
— Ишь ты, какой горячий! Нет, Авез не лопух. Он чело¬век. Пошли вниз, сейчас познакомитесь.
Дом смотрителя был просторный. Две удивительно похожие женщины суетились во дворе вокруг летней печки. Очень вкусно пахло.
Дубок уже ушёл.
Андреич с ребятами расположились на террасе, прямо на полу, на толстом, сплетённом из пеньковых верёвок мате.
Пришли сыновья смотрителя Лёха и Саша, чинно поздоровались, побежали переодеваться.
Но больше всех заинтересовал ребят егерь Авез.
Это был высокий молчаливый парень. Лицо мрачноватое, озабоченное. Оказалось, что Андреич с ним хорошо знаком.
— Что, Авез, всё о своих браконьерах думаешь? — ласково спросил он. — Раньше, помню, ты весёлый был.
— Весёлый! — Авез горько усмехнулся. — Понимаешь, Андреич, это фашисты какие-то! Палят по всему живому. Лебедей бьют, аистов, журавлей. Десять убьют, двадцать ранят. А я подранков как «скорая помощь» собираю. Вчера в меня стреляли. Всадили заряд утиной дроби в борт моторки.
— Ты их знаешь?
— Двоих знаю. Отец бандит и сына такого же вырастил. Барыги. За копейку удавятся. Два раза обыск у них делали. Без толку. Их с поличным надо взять.
— Пробовали?
— Сколько раз! Осторожные. Уходят. Есть у меня подозрение, что кто-то из заповедника, из наших кто-то сведения им сообщают. Узнаю — вот этими руками. — Авез протянул перед собой могучие ручищи, — голову отвинчу.
Андреич засмеялся.
— Не отвинтишь. Ты добрый.
— Я был добрый! — закричал Авез. — Раньше! Теперь я очень злой. Тут ещё один подлец появился. Совсем сопляк. Я его в бинокль разглядел. Так этот просто так стреляет. Развлекается. Кто ему ружье продал, не понимаю!
И такое горестное изумление было на лице Авеза, что ребятам стало его жаль.
— Ты когда возвращаешься, Авез? — спросил Андреич.
— Завтра.
— Может быть, покажешь ребятам заповедник? Пусть поглядят на эту красоту.
Авез внимательно осмотрел ребят.
— Покажу, — серьёзно сказал он. — Пусть. Пусть знают, что красоту беречь надо.
Немного погодя, когда Авез ушёл к своей лодке, чтобы наладить что-то в моторе, и ребята остались одни, Родька задумчиво сказал:
— Нет, этот Авез не лопух.
— Он очень увлечённый человек, — сказала Ленка.
— Но эти-то живодёры! Как у них рука поднимается! — воскликнул Таир.
— У тебя же поднялась — отстрелить невинной корове хвост, — поддел Володька.
— Так я же нечаянно!
— Буду егерем, — сказал Мамед.
Все улыбнулись.
— Сперва нефтяником, потом капитаном, потом смотрителем маяка, потом егерем? — насмешливо спросил Родька.
— Правильно. Я ещё молодой. Всё успею, — подтвердил Мамед.
|